Читать книгу "Духи дамы в черном - Гастон Леру"

— Боже, что еще ему от меня нужно? — воскликнула она. — Господин Сенклер, мне очень страшно! Я скажу дяде все, и будь что будет.

Мы вошли под арку; те двое неподвижно следили за нами. Их неподвижность удивила меня, и, когда я задал вопрос, мой голос гулко раскатился под сводом.

— Что вы тут делаете?

Мы подошли ближе, и они предложили нам повернуться спиной к двору, чтобы увидеть то, что они рассматривали. Это был расположенный на своде арки геральдический щит с гербом семейства Мортола и прибавочным знаком младшей ветви рода. Камень, на котором был вырезан герб, расшатался и, казалось, готов был вот-вот обрушиться на головы проходящих под ним. Рультабийль заметил этот расшатанный герб и теперь спросил у м-с Эдит, не стоит ли выломать его, чтобы потом поставить на место более надежно.

— Я уверен, что, если до него дотронуться кончиком трости, он упадет, — заявил он и, протянув трость м-с Эдит, попросил: — Вы повыше меня, попробуйте сами.

Мы принялись по очереди пробовать достать тростью до камня, но тщетно: он находился слишком высоко; я уже начал было задаваться вопросом, какой смысл в этом необычном упражнении, как вдруг позади меня раздался предсмертный крик!

* * *

Все как один обернулись: у каждого вырвалось восклицание ужаса. Ах, этот предсмертный крик! Сейчас он долетел до нас сквозь солнечный полдень, а несколько дней назад донесся в ночи. Когда же прекратятся эти крики? Впервые я услышал такой крик в ночном Гландье — когда же они перестанут возвещать о новой жертве, о том, что кто-то снова пал от руки преступника, нанесшей удар внезапно, исподтишка и таинственно, как настигает человека чума. Да, даже нашествие эпидемии не так незаметно, как движения этой беспощадной руки! И вот мы стоим вчетвером, дрожа и вопросительно вглядываясь расширенными от ужаса глазами в яркий свет дня, еще трепещущий от предсмертного крика. Кто-то умер? Или вот-вот умрет? Из чьих уст вырывается последний вздох? Как нам войти в этот свет, который, кажется, сам стонет и вздыхает?

Больше всех напуган Рультабийль. Я видел, как при самых неожиданных обстоятельствах ему удавалось сохранить поистине нечеловеческое хладнокровие; как, заслышав предсмертный крик, он бросался в опасную темноту, словно герой, спасающий в морской пучине чью-то жизнь. Так почему же сейчас, в ярком свете дня он так дрожит? Он вдруг оробел, словно ребенок, а он и есть ребенок, хотя и пытается всегда оставаться на высоте положения. Значит, он догадывался, что такая минута наступит, минута, когда при свете дня кто-то будет умирать? К нам подбежал Маттони, который проходил по двору и тоже услышал крик. Движением руки Рультабийль заставляет его застыть на месте, тот застывает под потерной, словно часовой, а сам молодой человек движется в сторону, откуда раздаются стоны, точнее, к источнику этих стонов, потому что пылающий воздух наполнен ими повсюду. Мы следуем за ним, затаив дыхание и вытянув вперед руки, словно движемся на ощупь в темноте, боясь на что-нибудь натолкнуться. Мы подходим все ближе и, миновав участок тени, отбрасываемой эвкалиптами, обнаруживаем человека, бьющегося в судорогах. Они сотрясают все его тело. Человек в агонии — это Бернье! Он хрипит, безуспешно пробует подняться, задыхается; из раны в его груди течет кровь; мы наклоняемся над ним, и он успевает перед смертью выдохнуть два слова: «Фредерик Ларсан!» Голова его безжизненно падает. Фредерик Ларсан! Он везде и нигде. Опять он, и его нет! Это его рука: труп и, естественно, никого рядом. Ведь единственный выход из места, где совершено преступление, — это потерна, а там стояли мы вчетвером. Заслышав крики, мы тут же обернулись — так быстро, что должны были успеть заметить движение убийцы. Но в ярком свете дня мы никого не увидели. Движимые, как мне кажется, одною и той же мыслью, мы идем в Квадратную башню, дверь в которую открыта, решительно входим в комнаты Старого Боба — гостиная пуста. Мы открываем дверь в спальню. Старый Боб, в цилиндре, спокойно лежит на кровати, рядом с ним сидит пожилая женщина — матушка Бернье. Как они невозмутимы! Однако, увидев наши лица, жена погибшего вскрикивает от ужаса в невольном предчувствии трагедии. Она ничего не слышала. Она ничего не знает. Она хочет выйти, увидеть, узнать — сама не зная что. Мы пытаемся ее удержать, но тщетно. Она выходит из башни и видит труп. И вот уже в этой страшной полдневной жаре она рыдает над истекающим кровью телом. Мы задираем ему рубашку и видим под сердцем рану. Рультабийль выпрямляется с выражением, которое я у него уже видел, когда он осматривал в Гландье рану на теле жертвы невероятного убийства.

— Похоже, удар ножом точно такой же, — сообщает он. — Та же рука. Но где нож?

Мы принимаемся искать повсюду нож, но безуспешно. Должно быть, убийца унес его с собой. Где он? И кто он? Мы этого не знаем, но Бернье знал; быть может, поэтому он и погиб. Фредерик Ларсан! С дрожью в голосе мы повторяем последние слова умирающего.

Внезапно у выхода из потерны появляется князь Галич с газетой в руке. Он движется в нашу сторону, не переставая читать. Вид у него насмешливый. М-с Эдит подбегает к нему, вырывает у него газету и, указывая на труп, говорит:

— Этого человека только что убили. Ступайте за полицией.

Князь Галич смотрит на труп, потом на нас и, ни слова не говоря, поспешно отправляется за полицейскими. Матушка Бернье все стонет. Рультабийль садится на край колодца. Кажется, что у него не осталось больше сил. Вполголоса он говорит м-с Эдит:

— Пусть наконец придет полиция. Вы ведь так этого хотели.

М-с Эдит бросает на него испепеляющий взгляд своих черных глаз. Я знаю, о чем она думает. Она думает о своей ненависти к Рультабийлю, который, пусть даже на секунду, заподозрил Старого Боба. Но ведь разве тот не находился во время убийства у себя в спальне под присмотром матушки Бернье?

Рультабийль, лениво осмотрев оковки на крышке колодца, оказавшиеся нетронутыми, ложится на его край, словно намереваясь хоть немного отдохнуть, и еще тише спрашивает:

— А что вы скажете полиции?

— Все!

М-с Эдит произнесла это слово яростно, не разжимая губ. Рультабийль горестно качает головой и закрывает глаза. По-моему, он побежден, просто раздавлен. Робер Дарзак трогает его за плечо. Он предлагает обыскать Квадратную башню, башню Карла Смелого, Новый замок и все службы в этом дворе, откуда по всей логике убийца скрыться не мог. Журналист печальным голосом отговаривает его. Разве мы с Рультабийлем что-нибудь ищем? Разве мы искали что-то в Гландье, когда на наших глазах в таинственном коридоре произошло явление распада материи и человек исчез? Нет, теперь-то я знаю, что глазами искать Ларсана бессмысленно. За нашею спиной только что убит человек. Мы слышали его крик. Мы обернулись, но не увидели ничего, кроме яркого дневного света. Чтобы видеть по-настоящему, нужно закрыть глаза, как только что сделал Рультабийль. Но, кажется, он открывает их снова? К нему возвращается энергия. Он уже на ногах. Он воздевает к небу сжатый кулак.

— Это невозможно, — кричит он, — или рассудок больше ни на что не годится!

Он становится на четвереньки и принимается обнюхивать каждый камешек, крутится вокруг трупа и матушки Бернье, которую нам никак не удается увести от тела мужа, крутится вокруг колодца, вокруг каждого из нас. Он напоминает свинью, которая роется в грязи в поисках пищи; мы с любопытством, тупо и мрачно наблюдаем за ним. Вдруг он встает и, взяв с земли щепотку пыли, кидает ее в воздух с победным криком, словно пыль эта нарисовала ему образ неуловимого Ларсана. Какую новую победу над тайной одержал молодой репортер? Почему к нему снова вернулась уверенность? Почему его голос опять стал звучен? Да, он обращается к Роберу Дарзаку как обычно звонко: