Читать книгу "Отдаленные последствия. Том 2 - Александра Маринина"

Ну да, поликлиника-то у всех московских полицейских одна, если они служат в ГУВД, а не в министерстве. Министерские обслуживаются в другой. Наверное, Николай Остапович Барибан не так уж и не прав, связи между людьми всегда можно найти, если задаться целью как следует поискать.

Зарубин одним махом допил последнюю дозу из рюмки, сунул в рот мармеладку и снова взялся за телефон.

– … потерпевшая – девочка по фамилии Долгих… год рождения не знаю, где-то лет восемь-десять, кажется… ага… не-не, в Москве, год примерно двенадцатый-тринадцатый… Четырнадцатый? Да, может быть. И кто там отличился? Погоди, я запишу.

Он снова выдернул из деревянной подставки салфетку.

– Пруженко Алексей Станиславович… ага… семьдесят шестого года рождения… ага, есть… А про него что известно? – В ожидании ответа Сергей жевал печенье, уставившись глазами в пустое блюдо, словно пытался сосчитать оставшиеся от рулета крошки. -… Понял, спасибо, буду должен. Ага, пока, счастливо отдежурить!

Зарубин положил телефон на стол и угрюмо уставился на опустевшую бутылку.

– Пална – ведьма, – процедил он. – Накаркала.

– Что? – хором произнесли Антон и Дзюба.

– Убит. И не раскрыто. Вот объясните мне, как у нее это получается? Леха! Профессор! У вас еще выпить есть?

Каменская

Насте очень хотелось, чтобы с ней отправили Витю Вишнякова. Но она понимала, что это было бы крайне глупо и неосторожно: она ведь представила его как своего племянника, и если теперь начать рассказывать, что племянник «по чистой случайности», оказывается, занимается убийством Олега Литвиновича, то получится уже не вишенка на торте, а грязная глыба, которая раздавит красивый тортик и превратит его в неаппетитное месиво.

Первым, кому она позвонила, был Борис Димура, который отнесся к ее просьбе спокойно и с пониманием, но сказал, что будет весь день занят, много суеты с подготовкой к защите диссертации, и в ближайшие пару недель он на дачу точно не поедет.

– Илья может только в выходные, у них в институте с дисциплиной строго, они же при погонах, – пояснял он. – Лазаренко, наверное, мог бы подъехать. Или Коля, он сейчас диплом пишет, занятий нет, он посвободнее. Нашего добровольного помощника Матвея я вам даже не предлагаю, он с нами совсем недавно. Когда собирали материал по Литвиновичу, его не было. Впрочем, Коли тоже не было… Остается Саша Лазаренко. Сейчас я ему позвоню и состыкую вас.

– Спасибо, Борис! Я, наверное, тоже подъеду вместе с оперативниками.

У Насти было заготовлено более или менее убедительное объяснение, зачем ей нужно приезжать вместе с операми, работающими по убийству Литвиновича, но Димура ничего об этом не спросил. Настя Каменская хорошо помнила, сколько сил и времени ушло у нее на подготовку и оформление всех нужных документов для Ученого совета, поэтому невнимательность аспиранта ее ничуть не удивила.

– Я решу, кого с тобой послать, но на Вишнякова не рассчитывай, – заявил ей Сережа Зарубин.

Жаль, конечно. Въедливый, терпеливый и дотошный парнишка очень не помешал бы в работе с бумагами, но Настя понимала, что иначе не получается. Зато когда на оговоренном месте встречи она увидела машину Дзюбы – ужасно обрадовалась и поняла, что в глубине души опасалась получить в напарники кого-нибудь совсем незнакомого.

Ехали каждый на своей машине, до дачного поселка – по навигатору, потом пришлось останавливаться через каждые 200–300 метров и уточнять дорогу у прохожих. «У нас в семье никогда не было дачи, – думала Настя, поглядывая на деревья и дома, которые в бесснежную слякотную зиму выглядели как-то уж совсем убого и сиротливо. – И никто из нас не хотел, ни мама с папой, ни мы с Лешкой. Какие-то мы все неправильные, наверное».

Дачу Очеретиных они определили сразу же: единственный дом во всем садовом товариществе, из трубы которого вился дымок. Понятно, что при такой зиме, какая выдалась в этом году, за городом делать нечего: ни на лыжах покататься, ни природе порадоваться.

Толстяк Лазаренко довольно ловко, несмотря на избыточный вес, колол рядом с крыльцом дрова. Надетое на нем худи было, похоже, с чужого плеча и не сходилось на объемистом животе, открывая взору ядрено-красную футболку. Заметив две машины, остановившиеся возле забора, отложил топор и замахал руками:

– Здравствуйте! – закричал он. – Сюда, пожалуйста!

Дзюба помог ему занести в дом наколотые дрова.

– Я к вашему приезду подтопил, чтобы вы тут не околели, и с запасом на всякий случай еще приготовил, если вдруг вы надолго задержитесь, – приветливо пояснил Лазаренко.

Настя огляделась. Если снаружи дом Очеретиных ничем не выделялся среди других дач, то внутри он на обычную дачу совсем не походил. Это было не место отдыха, а, скорее, кабинет или научная лаборатория. Причем хозяин лаборатории отличался, по всей видимости, рассеянностью, погруженностью в работу и полным невниманием к бытовым мелочам. Впрочем, странно было бы ожидать чего-то иного от пятерых молодых мужчин, увлеченных общей научной деятельностью. На всех поверхностях громоздились папки, блокноты, повсюду валялись отдельные листы, как рукописные, так и распечатанные на принтере.

Лазаренко перехватил ее взгляд и слегка улыбнулся.

– Вам кажется, что здесь беспорядок? Ничего подобного, это только видимость. На самом деле каждый из нас точно знает, где что находится и в каких папках какие материалы. Все разложено по определенной системе, она не нарушается, и всем удобно.

– Здесь научные материалы Светланы Валентиновны? – спросила Настя.

– Не только. Наши тоже, мы же после ее смерти продолжаем работать над темой. Сначала Матвей предложил свою дачу просто как место, куда можно вывезти библиотеку и бумаги и спокойно их разобрать. Сын Светланы Валентиновны не дал нам возможности заняться этим у нее на квартире, а всего много было, не только бумаги, но и журналы, книги, ежедневники, вырезки из газет. Представляете, сколько этого добра накопилось за десятки лет научных исследований?

– Думаю, немало, – кивнула она, вспомнив, сколько папок и документов разобрала и выбросила, готовясь к переезду на новую квартиру. А ведь она не занималась наукой, как профессор Стеклова, а служила в уголовном розыске. Науки в ее жизни было всего ничего – жалкие три года, в течение которых она работала над диссертацией, и это не шло ни в какое сравнение с многолетней научной деятельностью покойной Светланы Валентиновны.

– Ну вот, – продолжал Лазаренко, – пока разбирали – начали делать записи, если натыкались на какие-то мысли или заметки, важные для того, что мы делаем сегодня или будем делать в следующем году. Записывали просто для памяти, чтобы не забыть. Однажды сидели вот так, разбирали и вдруг поняли, что Илью нигде не видно. Поискали, покричали, а потом обнаружили его наверху, на втором этаже. Сидит, пишет что-то, так увлекся, что нас не слышал. Оказалось, наш Гиндин набрел в набросках Стекловой на какое-то замечание, у него мысль включилась, и он помчался скорее записывать, пока она не улетучилась. Ну и втянулся, да так, что с трудом оторвали. Мы тогда, помнится, над ним смеялись, как идиоты, все подшучивали, а через некоторое время сами не заметили, как начали поступать точно так же. Знаете, Анастасия Павловна, научная работа – такая зараза! Пять минут поразбираем – и на два часа расползаемся придумывать. Поэтому так медленно и получается. Уже больше месяца прошло, как Светлану Валентиновну похоронили, а мы еще с бумагами не закончили. Вместо этого две статьи наваляли и некоторые анкеты доработали.