Читать книгу "Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова"

Его коллега вышагивал под окнами, хрустя осколками, и разглядывал пустые рамы.

Доказательства, конечно, были. И записи разговоров, и свидетельства Лили и постоянных клиентов. Игорь указал на камеру под крышей турагентства, попросил, чтобы проверили данные.

Полицейский покивал, попялился еще на здание, думая о чем-то, и двинулся к машине. Второй последовал за ним.

– А вы записывать-то показания будете? – растерялся Игорь. – Фотографировать там, данные с камеры проверять?

– На камеру запрос нужен, – протянул молодой. – Разрешение. Проверим, вы не волнуйтесь, всё проверим.

У свидетелей взяли контакты, обещали с ними связаться. Записи разговоров и прочее велели выслать на мэйл управления, затем сели в машину, сдали задом из переулка и укатили.

– Не будут они никого искать, Игорек. Продай ты лучше этот дом, – тихо сказала Ашотовна и ушла следом. Разошлись и другие: Егор домой, Артур, поматерившись в пустоту, вернулся в офис, зеваки разбрелись, оставив Игоря разбираться с бардаком и дожидаться замерщика.

Замерщик обещал вставить стёкла не раньше вторника. Рольставни не опускались до конца, пришлось выметать осколки из рамы. Кофейня стояла непривычно пустая и тихая для пятничного вечера, постоянно подходили клиенты, спрашивали, что случилось. Игорь отшучивался, извинялся, звал на следующей неделе. Лиля вот хотела уходить в сентябре, тоскливо думал он, работая веником. А теперь в больнице с черепно-мозговой, лишь бы без последствий обошлось. Надо заехать к ней, проведать. Цветов купить, конфет…

Вместо этого Игорь вернулся в Москву. В восемь вечера в противотоке доехал быстро, по пути на заправке без аппетита проглотил хот-дог. В Склифе он нашел друга, отблагодарил денежным знаком, ответил на вопросы по истории болезни, затем купил продуктов и памперсов в соседнем с больницей магазине и все-таки нанял местную сиделку.

Поднявшись в эндокринологию, Игорь отстегнул еще немного дежурной медсестре, чтобы зайти в палату, но бабуля спала – всё еще или уже, лишь макушка с седенькими жидкими волосами виднелась из-под одеяла. Игорь вышел покурить у крыльца корпуса, перебивая вкус горьковатого московского воздуха. Дождь шелестел, скатываясь по листьям, вздувались пузыри на лужах, блестящие в свете фонарей.

Куда теперь? Ехать в Коломну – он не уснет, он знал это. Игорь помнил, как было много лет назад, как стены опустели, будто жизнь выдули из них, и даже не хотелось заходить. И звенела мысль на заднем плане – вдруг так и не успеет попрощаться? Вдруг утром – всё?

Он не без усилия переключился на работу. Снова вспомнился Чжан, которого нужно было разыскать. Но вот что самое поганое – наезжать на него Игорь не хотел. И, более того, он очень Павла понимал. Может быть, лучше, чем кто-либо другой.

Докурив, он включил сеть и надиктовал Чжану сообщение, предложил где-нибудь бухну́ть. Отметить пятницу. Только потом вспомнил: Чжан вроде бы не пьет, говорил об этом. Но поздно, сообщение уже улетело.

И черт бы с ним.

8

Дождь всё усиливался, стекал по лицу и затылку, за шиворот насквозь вымокшей футболки, капли прыгали с ресниц, заползали в рот. Казалось, Павел вымок даже изнутри, но холодно не было. Было спокойно – смотреть, как ливень лупит по поверхности пруда, взбивает сорную пену у заросшего берега. Как вдалеке, за полем, буквой «Г» светятся краны. Москва строила жилой район, старый детдом снесли, а вот пустырь остался.

Павел вернулся к машине, забрался внутрь, хлопнул дверью, закупорив себя в теплом прокуренном салоне. Его мутило, в животе ворочалось что-то прохладное и скользкое, хотелось это срыгнуть, но даже срыгивать было нечего: он ничего не ел с утра. Павел стянул перчатки, ладонью отер лицо. Затем не без труда натянул их обратно и вернулся к пруду.

Ухватив тело за ноги, он потащил его вдоль берега. Гири и руки чертили полосы в грязи. Павел отыскал место, где сразу было глубоко, он помнил, и столкнул тело туда. Оно ушло на дно, выпустив пару пузырей из темноты.

И стало очень тихо.

Всё началось несколько дней назад. Павел снова залез в «Пацанят», а там объявился Рыжий Пес, сообщал радостную весть: жена согласилась на усыновление. Пес в экстазе исходил на мед и слюни, собратья его поздравляли, а Павел похолодел.

Сбывался сон.

Весь день Павел дергался, по нервам будто скрипичным ключом водили. Он снова и снова повторял про себя сообщения Рыжего Пса. Прикидывал, как те же слова звучали бы голосом Краснова, похоже ли? Мог ли Краснов сказать вот так? В принципе, мог.

Он может всё, как Павел уже понял. И за это ничего ему не будет.

Павел даже уехал из офиса раньше времени и застрял в шестичасовой пробке, которую обычно пережидал на работе. «ЖИВИ СВОЮ ЖИЗНЬ» – красовалось в подъезде на стене между третьим и четвертым этажами. Ровные маркерные буквы не по трафарету. И сюда добрались со своей агитацией, твари.

Павел с чувством харкнул, попав на слово «жизнь». Поднявшись на одиннадцатый, он ввалился в квартиру и закрыл дверь комнаты пинком, истратив на это последние силы. Дверь грохнула, разбив тишину. В правом виске пульсировала боль, глаз будто выдавливало из глазницы. Опять мигрень из-за смещения шейных позвонков, профдеформация тела. Остались ли таблетки?

Комната всматривалась в Павла прямоугольниками оконных створок, масляными на фоне уличной тьмы. Точками света на круглых ручках шкафа, склоненными к нему кувшинками на люстре. На единственном стуле грудилась одежда, печальный тряпичный сэндвич, который следовало погладить. Змеей вился белый провод зарядки. Расколотая столешница щерилась неровным краем. Нужно выкинуть и купить новый стол. Или вообще переехать – здесь же невозможно жить: тесно, душно.

Не разуваясь, Павел рухнул на кровать, накрыл лицо руками. Тут же из розоватого сумрака выплыл молодой Краснов – в парке цвета хаки, трениках, над кроссовками проглядывают вызывающе яркие носки. Павел снова почувствовал соленый вкус чужой ладони на губах. Запах машины – теплая кожа, сандаловое дерево, так пахли только «ауди». Сдвинутое назад сиденье, колючая трава в лесу, подъезд, кисло пахнущий по́том диван в «гостинице на час», сопение над ухом, и что-то булькало при каждом вдохе, словно легкие Краснова были наполнены водой. Столько лет прошло, а эта мерзость всё не блекла, настаивалась, как коньяк, обретая вкусовые ноты. Сандал, ваниль, кожа, металл, пот, ваниль, кожа, сандал, солоно во рту, тошнит и стыдно, мечты о Пекине и безнадега, в которой можно утонуть…

Что, если Краснов усыновит кого-то? Он же такой примерный семьянин, ангел, причиняющий добро в половине детдомов Подмосковья. И почему именно сейчас? За что? Павел что, мало пахал? Недостаточно карабкался, срывая ногти, мало огреб по жизни, чтобы в этот ответственный момент, когда все карты у него в руках, когда возможности прямо под носом – хватай не хочу, появился Краснов. Живет, дышит, ходит как ни в чем не бывало. Улыбается всем, бликует очочками, разбить бы их,