Читать книгу "Он и Я - Елена Тодорова"

— А мы надолго здесь?

Федор пожимает плечами.

— Думаю, не меньше, чем на месяц.

— А ты… Может, слышал, — я постоянно прерываюсь, и сам Бахтияров отчего-то заметно начинает нервничать. — У Гордея… Он… с кем-то… я не знаю… У него кто-то есть?.. В том плане, что… Женщина есть?

— Где ж ему взять на это время?

— Ну… Вот сейчас его нет…

— Сейчас он работает.

— Что это за работа? Расскажи мне хоть часть…

— Катя… — Федор вздыхает, прежде чем, как мне кажется, толкнуть длинную вразумляющую речь.

Дверной замок дважды проворачивается, и мы с ним, будто застигнутые врасплох за чем-то неприличным, подскакиваем на ноги. Тарский входит. Привычно оцепляет все пространство. Невольно замираю без движения, словно этим взглядом он меня сковал. Да он просто заполнил собой все помещение.

Федор первым отмирает. Снимает со стула пиджак и с улыбкой отбивает на прощанье:

— До завтра, Катя.

— Доброй ночи.

Ухожу в спальню, прежде чем за ним закрывается дверь. Улавливаю, как о чем-то тихо переговариваются, но настроения прислушиваться нет.

С того ужасного вечера прошло больше недели. И за это время мы с Тарским практически не разговаривали. Находились вместе: спали в одной кровати, завтракали, занимались какой-то повседневной ерундой, нередко обедали вместе. И все молча. Причина в том, что обычно именно я нарушаю тишину, а тут мне просто не хотелось. Тарский приносил книги, ими я и забивала время, когда спать уже не получалось. Он тоже что-то читал, изучал, писал. Периодически выходил. На время отсутствия приставлял всех Бахтияровых по очереди. С Федором, конечно же, как обычно, было приятнее всего. Но, в принципе, я и с компанией Элизы свыклась. Один раз нам даже удалось вполне нормально поговорить, нащупав общее пристрастие к творчеству Стивена Кинга.

В обществе Януша я либо уходила спать, либо читала. Но и его молчаливость перестала напрягать. Я вдруг поняла одну простую истину: принимая людей такими, какие они есть, я в первую очередь облегчаю жизнь себе. Необязательно выбирать между двумя вариантами — конфликтовать или подстраиваться. Не нужно пытаться понять и стремиться вызвать какую-то реакцию. Достаточно просто принять, во мне это ничего не изменит.

Какое-то время седативное влияние оказывали лекарства. Вчера я выполнила последние предписания, и все побочные эффекты пошли на спад. Вот говорят: по щелчку пальцев ничего не меняется — пусть так. И все же перестраивается очень быстро! Выхожу из этого вязкого ощущения застоя. Сердце разгоняется. И я не могу его остановить.

В самый разгар фейерверков в комнате появляется Тарский. Мокрый, только после душа. Вижу, как крупные капли воды стекают по его мощной груди и оседают влагой на обернутом вокруг бедер полотенце.

— Почему не спишь? — очевидно, что рассчитывал на обратное.

Судя по положению стрелок на часах, которое я неосознанно запомнила, мурыжил меня долго своим отсутствием. А я в пылу раздумий и не заметила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Беспокоит что-то?

— Нет, у меня ничего не болит, — знаю, что о физическом состоянии справляется. — Просто днем выспалась. Вот теперь и кукую, — говорю это в надежде, что сердцебиение постепенно начнет стихать. Только оно ни на один призыв не реагирует. Напротив. — Мне скучно.

Тарский отворачивается. Как будто для того, чтобы достать из комода белье, но я понимаю, что на самом деле от меня отгораживается.

Вот это больно.

— Ложись и постарайся уснуть, — говорит, прежде чем выйти из спальни.

А во мне словно какой-то дьяволенок просыпается. Тот самый, которого Таир лучше меня знает. Жжет внутри, заставляя подпрыгнуть и куда-то сломя голову нестись.

Да я же решила прекратить быть проблемой!

Только эмоции и прочее не спрашивают ведь разрешения. Раскручивают ветряные мельницы.

Нужно это как-нибудь остановить. Куда-то выплеснуть эту энергию.

На чтении сейчас вряд ли смогу сосредоточиться. В надежде, что зрительное восприятие будет сильнее, включаю телевизор. Напоровшись на спортивный канал, действительно немного подвисаю. Экран заполняют полуголые накачанные мужчины. Сначала их показывают толпой, потом каждого по отдельности крупным планом.

— Что ты делаешь?

От неожиданности едва не подскакиваю.

— Думаю, мне нужно заняться спортом. Срочно! — идея рождается так стремительно, что оценить ее на целесообразность возможности нет. — Давай, покажи мне парочку упражнений.

— До утра не ждет? — хмурится Таир.

— Тут сказали: «Не откладывайте на понедельник. Начните прямо сейчас!» — цитирую с самым серьезным видом. Ничего, что дыхание срывается, и голос звучит рвано. — Завтра понедельник, так что…

— Катя, — выговаривает многозначительно. В этих четырех буквах и давление, и просьба, и нагоняй, и жесткий приказ прекращать. — Пора спать.

— Я не усну, не усну, — бормочу, развязывая и отбрасывая на диван халат. Пижама вполне приличная, за провокацию не сойдет. — А ты иди, если хочешь… Отдыхай. Я позже приду.

Тарский сердится. Вижу и чувствую это. Но и оставить меня как будто не может. Не знаю, как к этому относиться, но он действительно не раз сидел при мне, когда мне не спалось. Бдит, словно я ребенок.

Что ж…

Ложусь на ковер, кладу ладони под грудь и замираю. Сердце, будто дурное, в руки бьется. Как же его успокоить?

— Это все? — спрашивает Таир, опускаясь рядом со мной на корточки. Одно колено упирает в пол у меня под боком, второе выставляет в сторону. — Весь спорт?

Хорошо, что вместе с трусами штаны натянул. Жаль только, насчет футболки не подумал.

Вдыхаю его запах. Ощущаю тепло его тела. Скольжу взглядом по выпуклым грудным мышцам, на кубиках спотыкаюсь… Смущаюсь, забывая о важности дыхания.

— Что-то мне дурно, — смотрю в его глаза и чувствую, как мои отчего-то слезятся.

— Что беспокоит?

Взгляд Гордея, приобретая крайнюю степень сосредоточенности, скатывается вниз по моему телу. Если бы мог — внутрь меня забрался. Хотя, по ощущениям, именно это он и делает.