Читать книгу "Третья сторона - Макс Фрай"

На этот раз всё было иначе – в том смысле, что меня не надо было тащить на аркане, я сама подпрыгивала от нетерпения, предвкушая поездку: если уж раньше солнце и море меня хоть немного, да радовали, то как же отлично там будет сейчас!

За несколько дней до праздников я увидела объявление на дверях «Чёрной чашки». Там было написано: «В Сочельник кофейня будет работать до полуночи, ждём всех, кому одиноко в Рождество». Я сперва очень обрадовалась такой прекрасной идее, но потом вспомнила, что улетаю двадцать четвёртого, сразу после обеда, так что не для меня этот праздник. Так и вошла в растрёпанных чувствах, улыбаясь и чуть не плача. На вопросительный взгляд Юсуфа честно ответила:

– Огорчилась, что не попаду на вашу рождественскую вечеринку. Еду в отпуск, двадцать четвёртого днём самолёт.

– И правда жаль, – согласился он. Больше ничего не сказал, даже, кажется, ободряюще улыбнулся одной половиной рта, но вернувшись домой, я поменяла билет на двадцать пятое. Страшно вспомнить, какую пришлось добавлять доплату, но денег было совсем не жаль. Чувствовала себя полной дурой, и это свежее, яркое ощущение захватило меня целиком.

Юсуфу я ничего не сказала. Решила, пусть будет сюрприз. Сам говорил, что девятое Правило Джиннов велит каждый день кого-нибудь удивлять. Вернее, написал на салфетке. Я её тогда приколола кнопкой к доске для записей в коридоре; так до сих пор и висит.

По дороге я, помню, подумала: «Вот будет номер, если кофейня закрыта!» – и тут же отругала себя за глупость. Юсуф написал объявление, значит, будет работать. Кому и верить, если не ему.

Свернув на площадь, я увидела, что в «Чёрной чашке» горит свет, и прибавила шагу. Впрочем, я всю дорогу очень быстро шла, даже жарко стало, хотя была в лёгком осеннем пальто – очень уж тёплый выдался вечер. У нас почти всегда «чёрное», то есть, бесснежное Рождество.

Юсуф курил у входа, заметил меня издалека, поднял руку в приветственном жесте. Сказал:

– Не надеялся, что вы придёте. – Подумав, добавил: – Но всё равно верил, что будет именно так. Надежда и вера, сами знаете, разные вещи.

– Разные, – подтвердила я.

Я думала, в кофейне этим вечером будет или совсем пусто, или, наоборот, людно и празднично. Но не угадала: вечером Сочельника в «Чёрной Чашке» всё было как всегда, точнее, как ранним вечером воскресенья: народу немного, зато все расслабленные и довольные, заказывают чаще чай-лате, чем кофе, многие берут пирожные, и никто никуда не спешит. Вот и сейчас за одним столом сидела рыжая парочка, которую я здесь время от времени встречала, за другим – маленькая кудрявая женщина, невзрачный коренастый мужчина средних лет и высокий блондин, за обе щеки уписывающий шоколадный торт; этих я, кажется, тоже видела пару раз. А на подоконнике, теоретически, предназначенном для романтических юных дев, расположились два здоровенных дядьки, еле втиснулись, бедные, и вот их-то я точно видела в первый раз, а то бы запомнила: у одного глаза ярко-зелёные, как огни светофора, у второго к разбойничьей роже прилагались совершенно детские ямочки на щеках.

Юсуф поставил передо мной высокую прозрачную чашку с кофе и шапкой взбитых сливок, сказал:

– По случаю праздника с настоящим ямайским ромом. Называется «Фарисей». Его положено пить, не размешивая, сквозь сливки, но если очень хочется, так и быть, размешайте. Слова дурного вам не скажу.

И, подхватив ещё две таких чашки, понёс их дядькам на подоконнике. Вернувшись, достал нарды, подмигнул мне:

– Когда ещё и играть.

То ли кофе с ромом на меня так подействовал, то ли просто общая атмосфера, но я продула четыре партии кряду, чего прежде никогда не случалось. Мы с Юсуфом всегда играли примерно на равных, даже я чуть-чуть лучше, логика и расчёт – моя сильная сторона. Но, похоже, вся моя логика улетела в отпуск вовремя, в отличие от остальной меня.

– Не огорчайтесь, – сказал Юсуф после четвёртой партии. – Мне сегодня с самого утра везёт, аж голова кругом. Такой уж день. Идёмте лучше покурим, пока никто не хочет добавки. Надо ловить момент.

– Последнее, сороковое правило джиннов гласит: «Исчезая из мира людей, можно выбрать, в чьей памяти ты останешься», – сказал Юсуф, прикурив свою чёрную сигарету. – Мне это нравится. Как-то я не готов вот так сразу совсем с концами исчезать. Как вы на это смотрите?

– На что? – опешила я. – На перспективу исчезнуть с концами? А что, знаете, может, я и не против – если не прямо сейчас.

– Ну что вы. Куда вам сейчас исчезать, – совершенно серьёзно ответил Юсуф. – Вы, можно сказать, только жить начали… я имею в виду, делать это с удовольствием. Не самый подходящий момент всё бросать. Я хотел спросить, как вы посмотрите, если я останусь именно в вашей памяти? Мне кажется, вам это скорее понравится, чем повредит, но мало ли, что мне кажется. Может быть, вы не такая, как я себе представляю. Я довольно плохо разбираюсь в людях. И вообще фантазёр.

Этот разговор мне не нравился. Какой-то он был не праздничный. Недостаточно легкомысленный для новой, сегодняшней, глупой, счастливой меня. И я честно попыталась разрядить обстановку:

– В моей памяти вы всё равно останетесь, хотите того или нет. Некоторые вещи не забываются. Одни ваши юбки чего стоят! Нет уж, такие воспоминания я ни за какие сокровища не отдам.

– Отлично, – кивнул Юсуф. – Значит, по рукам.

И действительно протянул мне руку. Пришлось её пожимать. Ладонь у него была такая горячая, словно он только что вышел из сауны. Или специально на радиаторе руки грел.

В награду за покладистость я получила ещё порцию «Фарисея». И ещё одну. Вечер набирал обороты, в «Чёрную чашку» ввалилась компания трезвых, но возбуждённых туристов во главе с крупной дамой в шапочке Санта-Клауса, которая восторженно повторяла: «А я вам говорила, это Вильнюс! Самый чокнутый город на свете! Здесь даже в Сочельник работают кофейни! Убедились теперь?» Юсуф угостил их кофе за счёт заведения и прибавил громкость на магнитоле, которая тихо напевала что-то себе под нос в дальнем углу. Рождественские гимны сменились танцевальной музыкой; после какого-то по счёту «Фарисея» я внезапно обнаружила себя танцующей невообразимо дикую пародию на танго в объятиях незнакомца с разбойничьей рожей, причём, кажется, где-то под потолком. Впрочем, это обстоятельство смутило меня только наутро, когда я, невыспавшаяся, но неописуемо довольная собой и жизнью, волокла вниз по лестнице чемодан, пытаясь вспомнить, как вернулась домой.

Правильный ответ: да никак не вернулась. Просто почему-то проснулась там.

* * *

Семь дней отпуска пролетели, как один очень длинный, ленивый, утомительный, скучный, весёлый, солнечный, пасмурный, заполненный одиночеством и болтовнёй с незнакомцами день. А что в ходе этого дня несколько раз прилегла ненадолго поспать – так это обычное дело на южном морском курорте, где размеренно тянется и незаметно пролетает наша чужая, под проценты одолженная у скупердяйки-судьбы жизнь. Мне она всегда нравилась больше, чем настоящая, могла бы, застыла бы в этой капле солнечной тёплой смолы навсегда, но на этот раз мысли о возвращении домой не портили мне удовольствия, а, наоборот, взбадривали. «Прилечу ранним вечером, – думала я, – и сразу пойду в «Чёрную чашку». И тогда…» Я понятия не имела, что будет тогда. Скорее всего, ничего особенного: Юсуф приготовит мне латте, скажет: «Долго вас не было», – и достанет нарды. Ну или просто позовёт покурить. И расскажет ещё что-нибудь о Правилах Джиннов, или, что гораздо более вероятно, о них помолчит, но так выразительно, что лучше любого разговора. А может, вообще ничего не произойдёт. Меня в равной степени устраивали все варианты. Кроме одного, но его я предвидеть никак не могла.