Читать книгу "Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей"

Если бы не рабское преклонение перед снобизмом, разве не могли бы эти люди быть счастливы? Если счастье бедной Полли заключалось в том, чтобы обвить своими любящими руками шею такого бессердечного ханжи, как этот подлец, который ее обманул, она могла бы теперь быть счастлива — счастлива, как Рэймонд в известной балладе рядом с каменной статуей. Она несчастна потому, что господин адвокат высшего ранга Шеркер честолюбив и поклоняется деньгам, потому что он сноб и подлец.

Если несчастный Помп Темпл и его ветреная кокетка-жена разорились и вовлекли в свою беду других, то это из-за их страсти к титулам, к лошадям, к фамильному серебру, к каретам, к «Придворным известиям», к модным лавкам, они пожертвовали бы чем угодно, лишь бы всего этого добиться.

А кто их ввел в заблуждение? Если бы в свете модной была простота, то разве эти глупые люди не следовали бы моде? Разве не любят в свете «Придворные известия», модные лавки, серебро и кареты? Господи помилуй! Да почитайте вы «Придворные известия», почитайте модные романы, понаблюдаете человечество — от Пимлико до Ред-Лайон-сквер, и сами увидите, как сноб-бедняк подражает снобу-богачу, как сноб-подхалим ползает на брюхе перед снобом-гордецом и как сноб-вельможа помыкает своим смиренным собратом. Разве идея равенства приходила когда-нибудь в голову богачу? И придет ли когда-нибудь? Разве герцогиня Фитцкопье (люблю громкие имена) поверит когда-нибудь, что ее соседка леди Крез точно такая же леди, как ее милость? Разве леди Крез перестанет вздыхать о вечерах герцогини и оказывать покровительство миссис Шелкибархат, муж которой пока еще не баронет? Разве миссис Шелкибархат подаст когда-нибудь дружески руку бедной миссис Сидди и бросит свои недостойные выкладки касательно ее доходов? Разве миссис Сидди, голодающая в своем большом доме, переедет в удобный маленький особнячок или в меблированную квартиру? Разве ее домохозяйка мисс Летсем перестанет возмущаться фамильярностью торговцев или плакаться на дерзость и наглость своей служанки Сью, которая носит цветы на шляпке, словно какая-нибудь леди?

Но зачем надеяться, зачем желать прихода таких времен? Разве я желаю всем снобам гибели? Желаю, чтобы не нужны стали эти очерки? Ведь ты тоже сноб и брат им всем, о сноб-самоубийца!

Глава XLIV
Клубные снобы

Так как я хочу в особенности угодить дамам (которым кланяюсь самым низким и почтительным поклоном, сопровождая его приличными для праздников поздравлениями), то мы теперь, с вашего разрешения, займемся обличением того разряда снобов, против которых особенно ожесточаются женские сердца: я имею в виду клубных снобов. Мне крайне редко приходилось слышать, чтобы даже самые кроткие и уступчивые женщины говорили без озлобления о клубах, этих общественных учреждениях, этих пышных дворцах возле Сент-Джеймс-стрит, в которые открыт доступ только мужчинам; в то время как у дам имеются всего-навсего сомнительные трехоконные кирпичные ящики в Белгрэвии, в Паддингтонии, или же в районе между дорогами, ведущими в Эджуэр и в Грейз-инн.

Во времена моего дедушки гнев женщин точно так же вызывало масонство. Моя двоюродная бабушка (чей портрет до сих пор хранится в нашей семье), забралась однажды в футляр старинных часов в ложе Розенкрейцеров в Бангэе, что в графстве Саффолк, с целью подглядеть, что творится в этом обществе, членом которого состоял ее муж, и, испугавшись неожиданного хрипа и звона часов, пробивших одиннадцать (как раз в ту минуту, когда помощник Великого мастера вносил мистическую жаровню, чтобы исполнить обряд принятия неофита), ворвалась в собрание ложи — и тут же была единогласно и пожизненно избрана заместительницей Великого мастера. Хотя эта весьма замечательная и отважная женщина не обмолвилась ни единым словом о тайнах посвящения, она, однако же, внушила всему нашему семейству такой ужас к таинствам масонов, что никто из нас с тех пор не вступил в это братство и не носил устрашающих масонских знаков.

Известно, что Орфей был растерзан в клочки некими фракийскими дамами[166], справедливо негодовавшими на него за принадлежность к Ложе Гармонии. «Пускай возвращается к своей Эвридике, — заявили они, — по которой он будто бы так горюет». Но эта история изложена в изящнейшем словаре доктора Лемприера гораздо более убедительно, чем в состоянии описать мое слабое перо. Поэтому мы сразу же, без дальнейших разглагольствований, переходим к нашей теме — о клубах.

По-моему, в клубы не следует допускать холостяков. Если б моему приятелю из полка Куцых Юбок некуда больше было деваться, если б у него не было нашего клуба «Юнион Джек» (я состою в «Юнион Джеке» и еще в девяти подобных учреждениях), кто знает, может быть, он и не остался бы холостяком. Вместо того чтобы окружать холостяков комфортом и роскошью, как это делается в клубах, им, мне кажется, надо всячески отравлять там существование. Надо всячески заботиться о том, чтобы досуг стал им невмоготу. На мой взгляд, нет ничего противнее молодого Смита, здорового и цветущего, когда он заказывает в клубе обед из трех блюд, или пожилого Джонса, валяющегося (если прилично так выразиться) в покойном и мягком клубном кресле с интереснейшим новым романом или последним номером журнала в руках; или же старика Брауна, этого старого эгоиста и негодника, который литературой не интересуется, но любит, заняв лучший из клубных диванов, расположиться на вечернем выпуске «Таймс», причем, «Морнинг кроникл» он держит на коленях, «Гералд» у него засунут между сюртуком и жилетом, «Стандарт» — под мышку справа, «Глобус» — под мышку слева, а сам он в это время читает «Дейли ньюз».

— Попрошу у вас «Панч», — говорит этот бессовестный старый обжора, обращаясь к нашему другу, который только что весело смеялся, читая этот журнал.

Такой эгоизм недопустим. Нет, нет. Молодому Смиту, вместо того чтобы лакомиться клубным обедом и клубным вином, следовало бы сидеть, — где? разумеется, за парадным чайным столом, рядом с мисс Хигс, прихлебывать чай и жевать безобидную горячую булочку, в то время как старая миссис Хигс благосклонно взирает на это невинное времяпрепровождение, а мой друг, гувернантка Хигсов, мисс Уирт, до которой никому нет дела, играет на фортепианах последнюю сонату Тальберга.

А где должен быть пожилой Джонс? В его возрасте ему уже полагалось бы иметь детей, быть отцом семейства. В такой час, — скажем, в девять вечера, колокольчик в детской только что прозвонил, призывая детей ко сну. Ему же и миссис Джонс полагалось бы, по всем правилам, сидеть в креслах по обе стороны камина и чтобы между ними стояла бутылка портвейна, уже не очень полная, не такая, как была час тому назад. Миссис Джонс выпила из нее две рюмки, миссис Грамбл (теща мистера Джонса) — три, сам Джонс прикончил остальное и теперь с комфортом дремлет, пока еще не пришло время ложиться спать.

А Браун, этот старый еретик и пожиратель газет, какое он имеет право торчать в клубе, когда уже ночь на дворе? Ему бы следовало сейчас играть в вист с женой, с мисс Мак-Виртер и со своим домашним лекарем. Свечку ему пусть приносят ровно в десять вечера, и пусть отходит ко сну как раз в то время, когда молодежь подумывает о танцах. Насколько лучше, проще, благороднее такое времяпрепровождение было бы для всех этих господ, чем их ежевечерние оргии в нашем омерзительном клубе.