Читать книгу "След ангела - Олег Рой"

— Угу.

— Что — угу?

— Болел тут, типа. Все время, — сказал он, не надеясь, что ему поверят. После того жужжания на литературе прошло уже недели три. Раньше Санек дольше недели никогда не болел и не верил, что можно действительно проболеть так долго. Но у Лилы не возникло и тени сомнения. Голос ее стал нежным и заботливым:

— Ну надо же! Ах ты мой бедняжечка! И что же с тобой?

— Это… Типа воспаление легких, — вспомнил он.

— Ой, это ужасно! Уколы делали?

— Еще какие! — мрачно ухмыльнулся Санек.

— Больно было?

— Еще как больно!

Всегда так бывает: когда человек спрашивает другого человека о его здоровье, то потом сам не знает, как бы этот разговор закончить, как бы перейти на другую тему. Самый простой для этого способ — спросить:

— Ну а теперь-то ты себя нормально чувствуешь?

— Угу. Нормуль.

Пауза. И уже другим тоном, обычным Лилиным, легким и беззаботным:

— А к нам родственники из Саратова приехали. Папин брат, мой любимый дядя Костя, и двоюродная бабушка. Это его теща, она с ним жить осталась, когда жена ушла. Помнишь, бабка моя ее письма показывала на дне рождения? Такая прикольная старушенция! Смеется, песни поет под гитару!

— Угу.

— Ну что ты все — угу да угу. Как филин! — Это она ему не раз уже говорила. — Слушай, Санек, мы сейчас собираемся поехать в «Крокус-сити». В смысле, в торговый центр. Там и магазины, и выставки, и гигантский кинотеатр. Я, в общем, тебе и звонила, чтобы пригласить — поехали с нами! Ты же уже поправился? Дядя Коля приехал из Саратова на машине, мы бы за тобой заехали, скажем, минут через сорок…

— Не-а, — конечно, ему нечего было делать ни с саратовскими Лилиными родственниками, ни в каком-то шикарном «Крокус-сити», — не поеду.

— А ты что, еще болеешь?

— Угу. Короче, врач велел не вставать.

Ну что ж, это было необидное разъяснение. Она вздохнула, но покорилась.

— Ну лады. Тогда лежи, если врач велел… Но ты вообще-то не пропадай! Звони, пиши, в аську выходи. А то пропал совсем, я уже забеспокоилась, подумала бог знает что…

Он ждал, что Лила сейчас попрощается с ним, но она вдруг сказала:

— А хочешь, я к тебе как-нибудь зайду? Позанимаюсь с тобой, чтобы ты не отстал… А что? Это идея. Приду и буду мучить тебя учебными премудростями, как Мальвина — Буратино…

Его аж передернуло, словно током ударило. Мать на следующей неделе работает… И если Лила и впрямь зайдет, они будут в квартире совершенно одни, делай, что хочешь.

— Ладно, — еле выдавил он из себя. В горле мгновенно пересохло. — Ты это… Езжай в свой «Крокус». А как приедешь — позвони, договоримся на понедельник.

— Ну вот и чудесно! — Она, похоже, тоже обрадовалась. — Пока!

Лила повесила трубку. Не веря своему счастью, Санек окинул взглядом комнату, и она показалась ему особенно унылой и бедной. Сальные, в пятнах, обои кое-где отстали от стен, мебель вся дешевая, допотопная, страшная. Просто невозможно было представить тут Лилу — всю из себя на понтах, в шубке, благоухающую духами… Как она войдет в эту дверь, как сядет на эти убитые шаткие стулья, как они лягут в постель на линялые чиненые простыни? Да нет, не будет этого никогда. Никогда Лила сюда не придет.

Он было сел за комп, но тут же выключил — и игры, и инет осточертели. Полазить разве по порносайтам? Но прошлый раз во время таких вылазок Санька подхватил вирус, от которого Левка его еле-еле вылечил и строго-настрого запретил впредь качать что ни попадя.

Санек включил телик — одна мура по всем каналам. Хотел поспать — никак не спится. Что делать? Надел куртку, шапку и, кряхтя как старый дед, пошкандыбал на тусу. Уж там-то кто-нибудь из своих, наверное, пасется.

Он уже предвкушал в душе, как после боевого крещения они по-братски обнимутся с пацанами. Как будут расписывать свои подвиги на рынке. Как обмоют победу: ведь, хоть им самим по ребрам досталось, но хачиков они все-таки проучили!

Ребята на тусе действительно толклись. Но все мрачные, как в воду опущенные.

— Хана, Сазон! — сказали ему тут же после приветствия. — Ментовка за нас взялась. Теперь всех вычислят, всех пометут!

Оказалось, что после побоища несколько парней завернули к Губону. Санек тоже бывал у него не единожды. К Губону шли тогда, когда было больше не к кому. У других можно хоть чем поживиться в холодильнике на халяву, у Губона же в доме было всегда шаром покати. Отец от них ушел (а может быть, и не приходил), мать Губона была сильно пьющая. Работала где-то ночным сторожем, днями отсыпалась. Услышав, что сынок пришел с сотоварищами, она пришаркивала на кухню, доставала из подвесного шкафчика стеклянный стаканчик с изогнутыми боками — этот стаканчик она называла лафитничком.

— Ну-ка, налейте мне, пацаны, лафитничек! А то сон не берет!

Наливать ей полагалось по самый край, иначе она обижалась. Водку пила как воду, мелкими глоточками. Выпивала не отрываясь, закусывала кусочком хлеба и уходила. Но иногда через полчаса приползала снова:

— Налейте-ка мне еще лафитничек, а то сон все никак не берет!

Тут уж, выпив, она исчезала надолго. Но все же расход: двести граммов водки — как в окно выплеснули!

Однажды Санек у Губона зашел в туалет, а когда вышел, увидел, что мамаша, шатаясь, идет по узкому коридору. Он прижался к стене, пропуская ее. А она, проходя, вдруг ухватила его между ног. Так неожиданно, так крепко, что у Сани чуть зенки не выпали. И потащилась себе дальше как ни в чем не бывало.

Так вот. После погрома на рынке к Губону набилось человек шесть-семь. Сидели, выпивали, раны свои зализывали. Вдруг звонок в дверь. И кто же входит? Всем известный опер Самопал собственной персоной.

Ребятам:

— Валите все по домам, шмакодявки!

Губону:

— А ты, Штрилиц, пойдешь со мной!

Тот было начал права качать: я, мол, несовершеннолетний, без мамы не пойду. Но Самопал показал ему два здоровенных пальца, как клещи:

— Вот я возьму тебя сейчас этими пальцами за нос и проволоку до самой машины. Так в домашних шлепках и уедешь, дерьмо несовершеннолетнее!

И теперь на тусе с тревогой обсуждали:

— Забрали Губона! Теперь качать будут, пока он всех не заложит — кто кого звал, кто кому звонил… Как пить дать, запоет соловушка!

На душе у Санька сразу стало муторно. Одно дело — валом валить, толпой друзей-товарищей, и совсем другое — отвечать в ментовке по одному.

Только для того, чтобы что-то сказать, он пробурчал солидно:

— Губон своих не сдаст. Губон — молоток!

— Да уж, молоток! — как всегда, неожиданно вывернулся из-за спин Кисель. — Ты тоже у нас молоток. Только вот тебя, если заметут в ментовку, так не будут, наверно, по зубам рашпилем водить… — помолчал, чтобы все оценили, и продолжил с издевкой: — Ты ведь у нас особая статья, сын мента. А Губону — будут! Запоет! А может, и уже поет…