Читать книгу "Все, кроме правды - Джиллиан Макаллистер"

– Это было хобби, Рейч, – сказал он кратко.

Я только надеялась, он не спросит, откуда у меня сведения, никогда не обнаружит историю моих поисков. В лучшем случае это бы его обидело, в худшем – всполошило. Я не могла ввести в строку поиска ни единой буквы без того, чтобы Гугл не предложил что-нибудь, относящееся к Джону, к вердикту «не доказано» или к Доминику.

Мы сидели на скамейке в школьной раздевалке. Перед нами висели викторианские школьные ранцы. Проходившая мимо женщина в старинном костюме нам кивнула.

– Все путем, – сказал ей Джек. Он всегда так здоровался с каждым, с преувеличенным шотландским акцентом.

– Помнишь, Мез видел, что я орал на кого-то в кафе?

Я обернулась к нему в удивлении. Джек практически никогда не давал объяснений.

– Ну да, – промямлила я.

– Один репортеришка меня узнал, хотел эксклюзива.

– Узнал тебя? – переспросила я. – Значит, это громкое было дело, а я о нем вообще не слышала.

– Он шотландец, а в Шотландии это много обсуждалось.

– И какой эксклюзив?

– «Выслушать мою версию». Чертовы таблоиды. Я не выдержал и сорвался. Они как пиявки, на чужих несчастьях наживаются.

Я вспомнила журналистов во время следствия по делу мальчика. Я отлично его понимала.

Несколько секунд мы молчали.

– Расскажи мне что-нибудь. Что-нибудь о Джеке.

Прозвучало капризно, как щебет любовников, хотя это было не так. Это был отчаянный поиск. Мне хотелось узнать его. Я снова была будто на эскалаторе в аэропорту, пытаясь ускорить движение, сделать неорганичное органичным – как компания, которая провела пять слияний, и затем делает вид, что оно само получилось.

– А что ты хочешь узнать? Как сильно я тебя люблю? Сейчас я посчитаю…

– Нет, про тебя. Какой бы был твой последний ужин? Прощальный перед смертью?

– Пак-чой, – тут же ответил он. Пак-чой вошел в список вещей, про которые мы любили шутить. – Или бифштекс из вырезки? Каковы правила?

– Три любых блюда на твой выбор.

– Но мне же умирать. Я ничего не хочу.

Он глянул на меня украдкой.

Это правда, была у него такая особенность – если волновался, то не мог есть.

– Ну, это гипотетически. Можешь считать, что спрашиваю тебя о любимых блюдах.

Джек долго молчал и наконец сказал:

– Сорок восемь наггетсов из «Макдоналдса», но при этом у меня должно быть похмелье.

– Ну-ка поясни.

– Вкуснее всего за всю жизнь мне случилось поесть на следующий день после восемнадцатого дня рождения. Я тогда учился в колледже Феттс. На следующий день после дня рождения мой приятель, умевший водить, в пять часов вечера отвез нас в «Макдоналдс». На меня вдруг напал волчий голод. Я заказал сорок восемь наггетсов и все съел.

Я не смогла сдержать смех. Одновременно постаралась не заметить, что он не смог удержаться от упоминания престижной школы.

– И это была лучшая еда за всю жизнь? Восстановленная курятина?

– Ага. А у тебя?

У меня пискнул телефон – Амрит. Я открыла его сообщения, которые были без ответов, и Джек это увидел.

– Ты не отвечаешь, – заметил он.

Я пожала плечами, и он не стал продолжать тему. Слишком это было трудно. Надо было бы рассказывать все: и про мальчика, и про мою ошибку.

– Вряд ли перед смертью у тебя будет время на похмелье.

– Наверно, не будет.

– Ты ведь вообще сейчас не пьешь?

– Нет.

– Это потому, что в тот вечер был пьян?

Джек, к его чести, сразу понял, о чем я, и не стал делать непонимающий вид, хотя и закатил глаза.

– Терпеть не могу говорить об этом.

– Я знаю. Твоя мама…

– Что?

– Она же не хочет, чтобы ты об этом упоминал? – Я вспомнила, как его мать энергично махала веником, когда говорила, что надо оставить тему, и уклончивое объяснение его отца у озера. Не говоря про все остальное: счета за очистку репутации и гонорары адвоката. – Но что бы ни думали твои родители, ты можешь мне рассказать. Ты не обязан им повиноваться.

Это было лишнее.

– Мои родители?! – возмутился он.

– Прости. Но тогда, у озера – он сам вмешался.

– Конечно, вмешался. Это была бабушка Доминика, как ты, наверно, уже догадалась. Ты теперь каждый день будешь меня подвергать перекрестному допросу?

– Нет.

Он помолчал.

– Отчасти да, – сказал он наконец, – любил иногда выпить. В тот вечер пил пиво, но пьяным не был.

– И? – тихо спросила я, не желая спугнуть его признание, как будто уличного кота подманивала из подворотни.

– Все дело во вкусе.

– Чего?

– Чего угодно, пива, вина. Вкус разный, но все равно алкоголь. Это и ощущение отвязанности.

– И как, приятное ощущение?

Я едва могла его вспомнить. Сейчас для меня это была чистая теория. Интересно, что я выпью первым делом, когда можно будет? Просекко? Подниму бокал за Уолли?

– Последний раз, когда у меня было это чувство, кончился тем, что я стоял над трупом. Так что не знаю. Я виделся с одной женщиной по этому поводу – специалистом по когнитивному поведению. Так глупо это было. Ее мнение: у меня эти воспоминания хранятся в травматическом месте. Так что теперь даже глоток алкоголя вызывает панику. Поэтому я и не вожу машину – тоже риск. Допустим, я кого-то собью и не увижу? И окажусь в той же ситуации. Я все делаю, все возможное, чтобы такого избежать.

Я кивнула. Скорее всего, посттравматический синдром. Во многом это было облегчение, то, что он травмирован. Все его спокойные объяснения были вызваны чем-то совсем иным: хаосом, раскаянием. Я бы удивилась, если бы человек с таким анамнезом не был бы травмирован.

Я часто с этим сталкивалась у раковых пациентов. Начиналась ремиссия, а тревожность у них зашкаливала. Больные никогда не могли этого понять: почему так случается, когда кризис уже закончился.

– И как все ощущалось потом?

Он ответил сразу же:

– Странно, будто все перевернулось.

– В смысле, твоя жизнь?

– Ну, и она тоже. Это же было не только мертвое тело, процесс, это все вообще. Пресса, подначки в Фейсбуке, и наш дом выглядел иначе. Просто все переменилось.

Джек протянул руку, толкнул винтажный рюкзак. Тот закачался. Крюк, на котором он висел, поскрипывал.

– Ты тогда не был зарегистрирован в Фейсбуке, – сказала я машинально, хотя это значило открыть ему карты, а мне этого не хотелось.