Читать книгу "Тайны мозга. Почему мы во все верим - Майкл Шермер"

Сканирование показало, что в мозге и верующих, и неверующих как при религиозных, так и нерелигиозных утверждениях в вентромедиальной префронтальной коре, которая, как уже отмечалось, ассоциируется с чувством собственной значимости, принятием решений и обучением в контексте поощрений, отмечалось усиление сигнала, то есть усиливался приток крови, насыщенной кислородом. Это «допаминергическая система» – напомню, что допамин является нейротрансмиттером, связанным с удовольствием и участвующим в подкреплении обучения. Такая ситуация наблюдалась независимо от того, чему верили участники – утверждениям о Боге или о заурядных фактах. В сущности, прямое сравнение веры и неверия у верующих и неверующих показало отсутствие разницы и позволило Харрису и его коллегам сделать вывод о том, что «разница между верой и неверием, по-видимому, не зависит от содержания». То есть и верующие, и неверующие скорее всего оценивают достоверность как религиозных, так и нерелигиозных утверждений благодаря одному и тому же участку мозга. Другими словами, в мозге нет «модуля веры» или «модуля неверия», нет ни легковерной, ни скептической сети.

И верующие, и неверующие скорее всего оценивают достоверность как религиозных, так и нерелигиозных утверждений благодаря одному и тому же участку мозга.

Вычитание реакции на нерелигиозные раздражители из реакции на религиозные раздражители дало более сильный, зависимый от содержания кислорода в крови сигнал для религиозных раздражителей в передней островковой доле (связанной с восприятием боли и отвращением) и вентральном стриатуме (или полосатом теле, связанном с поощрением), а также в нашей давней знакомой ППК, сети выявления ошибок и разрешения конфликтов. Следовательно, религиозные утверждения вызывали больший положительный и отрицательный эффект. Вычитание реакции на религиозные раздражители из реакции на нерелигиозные раздражители выявило усиление активности мозга, а именно гиппокампа, который, как известно, непосредственно участвует в формировании воспоминаний, которые можно извлечь из памяти. Что характерно, таким образом дело обстояло и для верующих, и для неверующих, в итоге Харрис и его коллеги «предположили, что обе группы столкнулись со значительным когнитивным конфликтом и неопределенностью при оценке религиозных утверждений» и что «суждения о нерелигиозных раздражителях, представленные в нашем исследовании, по-видимому, в большей степени зависели от того, какие системы мозга участвовали в обращении к накопленным знаниям».[139]

Что удивительного в этих результатах и чем они так характерны? Отвечая на этот мой вопрос, Харрис сказал: «Думаю, если принять во внимание суть предмета, то обе группы были менее уверены в своих ответах. Удивительно, конечно, то, что речь идет об обеих группах. Можно было ожидать, что христиане окажутся менее уверенными в том, что «библейский Бог на самом деле существует», чем в том, что «Майкл Джордан был баскетболистом». Но и у атеистов наблюдался тот же эффект при оценивании суждений вроде «библейский Бог – миф».

Кроме того, я задал Харрису вопрос о более глубоких последствиях веры и о том, какую роль система убеждений играет в его открытии, согласно которому подобные убеждения «независимы от содержания». То есть почему важно, что есть лишь одна нейронная сеть для веры и неверия, а не отдельная нейронная сеть веры и нейронная сеть скептицизма? «Предполагается, что вера есть вера, – отметил безо всякой иронии Харрис. – Я думаю, отсюда следуют как минимум два вывода: (1) сильнее размывается иллюзорное различие между фактами и ценностью. Если вера в то, что «пытки – это неправильно» и в то, что «2+2=4» одинаково важна, тогда этика и наука схожи для мозга по степени важности; (2) предполагается, что обоснованность веры зависит от того, как она появилась – в цепочке доказательств и рассуждений, связывающих ее с миром, – а не просто от чувства убежденности». И что из этого? Очень многое, продолжал Харрис в ответ на мои расспросы, потому что «чувство убежденности – вот на что полагаемся мы как потребители убеждений, однако ясно, что это чувство может стать отделенным от веских причин и доказательств в любой сфере (математики, этики и т. п.)».[140]

К счастью, то, что можно отделить от веских причин и доказательств, можно посредством контраргументов соединить с еще более вескими причинами и убедительными доказательствами. Так или иначе, все поставщики научных знаний возлагают на это надежду, а она, как известно, умирает последней.[141]

Часть III

Вера в незримое

«Боюсь, что… из года в год псевдонаука и суеверия будут выглядеть все соблазнительнее, а песнь сирен неразумности – звучать все благозвучнее и притягательнее. Где и когда мы уже слышали это? Всякий раз, когда у нас возникают этнические или национальные предубеждения, в скудные времена, когда брошен вызов самооценке народа или его самообладанию, когда мы мучительно размышляем о нашем сократившемся космическом пространстве и предназначении, или когда вокруг бурлит фанатизм, тогда привычки мышления, знакомые нам по давнему прошлому, стремятся одержать верх. Пламя свечи угасает. Дрожит отброшенная ею лужица света. Сгущается мрак. Начинают ворочаться демоны».