Читать книгу "Как ты смеешь - Меган Эббот"

И я наклоняюсь ближе, как будто собираюсь поведать ей тайну.

– Если мы круто выступим, то в следующем году поедем на региональный турнир.

– Возможно, у нас будут еще вопросы, – говорит детектив, провожая меня до двери.

– Хорошо, – отвечаю я, – нет проблем.

В действительности я никогда не говорю «нет проблем».

Проходя мимо полицейских, мимо детективов, я слегка задираю футболку – как будто хочу проветрить свой вспотевший живот.

Пусть все увидят мой пресс. Какой он плоский.

Я всем демонстрирую, что не боюсь, что я не какая-нибудь там глупенькая чирлидерша, не какая-нибудь тощая шестнадцатилетка, у которой ума меньше, чем у курицы.

Пусть видят, что я – не кто-нибудь там.

А главное, пусть не видят, кто я на самом деле.

Глава 27

Вечер субботы

Вернувшись домой, вытаскиваю телефон из-под матраса.

Семь голосовых сообщений и шестнадцать эсэмэс от тренерши. И все примерно об одном: «Сразу же позвони. Позвони НЕМЕДЛЕННО».

Конечно, я позвоню. Но только сначала растянусь немножко, как она нас учила.

Кошка-корова. Поза щенка. Поза треугольника.

Пусть подождет.

Включаю душ и долго стою под горячими струями.

Потом сушу волосы феном, не спеша вытягивая каждую прядку. Мой мозг между тем напряженно работает.

Откуда-то из глубин памяти всплывает старый чирлидерский девиз: «Приходит время, когда нужно прислушаться к себе».

Фразочка вполне в духе Рыбины, то есть старой тренерши Темплтон. Такие цитаты распечатывают из интернета или пишут курсивом внизу схемы с расстановкой фигур на поле.

Можно подумать, что прислушаться к себе – проще простого. Как будто там можно что-то услышать. Как будто внутри тебя сидит мудрец, рождающий одну умную мысль за другой.

Я провожу пальцами по экрану, по страничке нашей команды в «Фейсбуке» и альбому с фотографиями последних трех лет. Три года смертельных прыжков и цветных ленточек.

Мы звезды!!!

На одном снимке мы с Бет стоим на переднем плане: боевая раскраска из блесток, рты открыты, языки высунуты, пальцы показывают «козу».

Один наш вид внушает трепет.

Это прошлогодняя фотография. Сначала я не узнаю себя. На наших лицах столько краски, что мы неотличимы друг от друга. Не только Бет и я, но и все мы – вся команда.

Окна в доме тренера все еще покрыты инеем после ночных заморозков. Бумажные снежинки Кейтлин наклеены на стекло. В доме горит лампа.

Дом выглядит, как избушка из сказки, как рождественская хижина с открыток в супермаркете.

Кейтлин стоит на пороге и сосет пальчики. Обычно она такая ухоженная, но сегодня волосы у нее спутаны, как у забытой куклы. На щеке хлебные крошки.

Она ничего не произносит, но в этом нет ничего странного – при мне она еще ни разу не заговорила. Огибая девочку, я прохожу в дом, едва задевая ногой колкий ворс ее джемпера с рюшами, который больше подходит для июля.

«Она любит наряжаться», – все время повторяет тренер, как будто больше ничего не знает о своей дочери.

– Не думала, что они так быстро до тебя доберутся, – говорит тренерша. Она моет окна в подвале, протирая их сначала специальным скребком на длинной палке, а следом – мягкой тряпкой. – Я тебе обзвонилась, между прочим. Думала, смогу предупредить раньше, чем они тебя найдут.

Ее лицо в бисеринках пота.

Я ничего не отвечаю. Пусть попотеет хотя бы чуть-чуть. Меня-то она заставила попотеть.

– Мне показалось, что это проще всего – сказать, что в тот вечер ты была здесь, – продолжает она. – Если ты была у нас, значит, я никак не могла поехать к Уиллу.

Она смотрит на меня из-под вытянутой руки с изящными выпуклыми мышцами.

– И ты тоже, – добавляет она. – Значит, у нас обеих алиби.

– А Мэтт? – спрашиваю я, понизив голос.

– А, он вернулся, – она показывает в окно на улицу. – Он во дворе.

Мэтт сидит на кирпичной оградке голой клумбы в дальнем углу лужайки.

Не могу даже представить, чем он там занимается, но сидит он совершенно неподвижно.

Никогда не видела его таким. Интересно, спокойно ли сейчас у него на душе?

– Нет, я не об этом, – говорю я, снова возвращаясь к нашему разговору. – Он сказал полиции, что ты была дома и спала, да? Ведь он сам считает, что так и было?

«Зачем тебе нужна я, – вертится у меня на языке, – если Мэтт подтвердил твое алиби?»

– Лучше, если вас будет двое, Эдди, – торопливо произносит она. – Мужу никогда не верят. К тому же, он спал, а это не очень-то подтверждает мои слова…

Она замирает на секунду, словно увидев на стекле незаметное мне пятнышко.

– Раньше я газетами окна протирала, – вдруг говорит она. – А потом Мэтт купил мне эту штуку, – она дотрагивается до скребка, крепящегося к концу длинной палки. – Это овечья шерсть.

Я все жду, когда же она извинится, скажет: «Прости, что не предупредила тебя, прости, что не подготовила, не защитила от всего этого». Но она не из тех, кто испытывает угрызения совести.

– Колетт, – говорю я, – а что же ты не спрашиваешь, что я рассказала в полиции?

Она смотрит на меня.

– А я знаю, что ты рассказала, – отвечает она.

– Откуда? – я встаю на колени на диван, по которому она ходит босиком. – Может, я все испортила и не догадываюсь об этом?

– Нет, потому что ты умная. Потому что я верю тебе, – она поднимает скребок и раздвигает ручку, делая ее длиннее. – Иначе я не стала бы тебя во все это вмешивать.

– Во что? – мой голос царапает горло. – Во что ты меня вмешала, Колетт?

Она не смотрит на меня. Она смотрит в окно.

– В свои неприятности, – дрогнувшим голосом отвечает она. – Думаешь, я не понимаю?

Я слежу за ее взглядом.

Там, на лужайке, Мэтт Френч повернулся и, кажется, смотрит в нашу сторону. Прямо на меня.

Я не вижу выражения его лица, но догадываюсь, каким оно может быть.

– Колетт, – говорю я, – почему у тебя были мокрые волосы?

– Что? – она водит скребком по стеклу вверх-вниз.

– Тогда, ночью, когда я приехала к Уиллу, – мой взгляд все еще прикован к Мэтту – он сидит во дворе, ссутулив плечи, – почему у тебя были мокрые волосы?

– Волосы? А зачем… они не были мокрые.

– Нет, были, – отвечаю я. – Были.

Она опускает скребок.