Читать книгу "Картина мира - Кристина Бейкер Кляйн"

До конца своих дней я буду представлять себе, как валяется то кресло, разбитое и заржавленное, в соленой воде у Тайного туннеля, там, где однажды открылся мне мир волшебства, возможностей, но с годами то место стало значить другое. Там Уолтон плел свои липовые обещания. Тропа предвкушения, оканчивающаяся грудой камней. Хранилище моих разбитых грез, сокровище, исчезающее, стоит только к нему потянуться.

Инвалидное кресло, золотая обманка, – в тех же глубинах.

* * *

Сэди стоит посреди кухни – занесла приготовленную курятину – и говорит:

– Правду ли болтают? Слыхала я, что Ал глаз положил на новую учительницу в Уинге?

У меня щиплет кожу.

– Ты что такое говоришь?

– Энджи Треворджи, так ее зовут, кажется. Она снимает у Гертруд Гиббонз.

Снимает у… Гертруд Гиббонз.

– Ничего об этом не слышала.

– Он какой-нибудь везучей девице отличным мужем станет, как считаешь?

– Нет, не считаю, – говорю я насупленно.

Ал уже какое-то время уезжает по вечерам три-четыре раза в неделю – обычно играть в карты у Фэйлза. Знает, что я не люблю оставаться вечерами одна, а все равно уезжает. По субботам частенько мотается в Томастон, там магазины и бары открыты до девяти. Ну или во всяком случае так он мне говорит. А теперь я вот думаю, не к Гертруд ли Гиббонз он ходит.

Об учительнице не заикаюсь, но несколько дней играю с Алом в молчанку. Он не спрашивает, почему.

Далее никаких вестей ни о какой женщине не долетает, пока через несколько недель Ал походя не заявляет, что собирается помочь какому-то человеку, что живет со своей дочерью дальше по дороге, у Хэторн-Пойнта.

– Им бы дров запасти, – говорит он. – Сказал ему, что нарублю для них на этой неделе.

– Сколько лет дочери? – спрашиваю я.

– Что?

– Ты слышал.

– А тебе зачем?

– Да просто интересно.

Он косится на меня, чешет в затылке.

– Лет ей довольно, чтоб спрашивать о возрасте было грубостью.

– Твоих лет, значит?

Он переминается с ноги на ногу.

– Ну, нет.

– Ей хоть за сорок?

– Я бы не сказал.

– Замужем?

Тяжко вздохнув, отвечает:

– Разведена, кажется.

– Ясно.

Через несколько дней спрашиваю у Сэди:

– Кто эта разведенка с Хэторн-Пойнта?

– Ты про Эстелл Бартлетт?

Пожимаю плечами.

– С отцом живет?

– Да, эта.

Сэди склоняется ко мне.

– Болтают, она замуж ходила трижды, и каждый раз за кого постарше да побогаче. Кто знает, может и сплетни. Но у нее и впрямь вроде как все в порядке. Купила отцу новенький “понтиак”. А что?

– Ал помогает ее отцу по хозяйству.

Глаза у Сэди вспыхивают.

– Она красотка. Волнистые каштановые волосы. Вот же бес-то братец твой! Молодчина.

Ал живет как ни в чем не бывало. И по дому все делает, и в хлеву. Но в эти дни все больше появляется и исчезает, как ему заблагорассудится.

Солнечное Четвертое июля, день ежегодного пикника на берегу рядом с островом Малый. Им ведает моя невестка Мэри – это она заготовила морковь и наделала пирогов с диким ревенем, Лора пожарила курицу и напекла дрожжевых пышек. Невестки собрали пледы, капоры, приборы, тарелки и сложили их в корзины – для доставки на пляж. Мне в этом году поручено лишь мелкое печенье, а его я могу печь, не приходя в сознание. Принимаюсь рано поутру. Когда незадолго до полудня все начинают собираться, пять дюжин печений уже стынет на противнях в кладовке. Времени снять фартук мне хватило – вечно я его пачкаю (то мука просыплется, то жиром мазну), и вот уж к их приходу я сижу в кухне.

– Хорошо выглядишь, моя дорогая! – говорит Лора.

– Правда, а? – говорит Мэри.

Я знаю, они по-доброму, но от их щебетанья кажется, будто мне сто лет.

Пока Лора пакует печенье, Мэри устраивает меня в машине. Едем к заросшему травой месту над водой, где они ставят для меня кресло – подальше от коварных скал. Стайка детей, моих племянниц и племянников и их друзей, – уже на пляже, скачут по камням в глубине пролива, соревнуются, кто пробежит дальше, кто прыгнет шире, голоса их летают, смешиваются с воплями чаек.

Мой четырнадцатилетний племянник Джон, старший в этой ватаге, выбирается с пляжа и подсаживается ненадолго ко мне. Наблюдаем, как остальные играют в траве – в “Цепи-цепи кованы”, “Замри-отомри”, в гигантские шаги и в прятки. Забираются на сосны и смотрят на маленькие острова, как когда-то мы с Алом, – моряки на мачте корабля, поля под ними – желтый океан. Взрослые валяются на пледах, помешивают костер, разливают фруктовый пунш, щурятся на нас, машут, улыбаются. Нет только Ала.

Чуть погодя я слышу знакомое тарахтенье мотора старого “форда” рядом с нашим домом. Мотор глохнет. Разворачиваюсь и вижу, как из машины вылезает Ал, обходит машину, открывает пассажирскую дверцу. Появляется стройная улыбчивая женщина в светло-каштановых мелких кудрях.

Эстелл – наверняка. Внутри у меня ёкает. Он ни слова мне не говорил о том, что собирается ее привезти.

– Ты глянь, – говорит Джон. – У Ала девушка.

И вот уж они идут по тропе, Ал впереди, застенчиво улыбаясь, в белоснежной рубашке, какую я прежде не видела, девушка – следом, в синем платье, шаг уверенный, смеется, на щеках ямочки, помахивает корзиной в одной руке и соломенной шляпкой – в другой. Хочу удрать, но не могу. Поймана, как лис в капкан, суечусь, перепугана, застряла.

– Прекрасный денек, правда? – говорит Ал. Словно мы с ним приятели и наткнулись друг на друга в скобяной лавке.

– Еще какой, – говорит Джон.

Я не свожу с Ала взгляда, молчу.

Шею ему заливает краской. Он откашливается.

– Кристина, это Эстелл. Кажется, я говорил тебе, что делаю то-сё для ее отца.

– У нас в доме тоже есть работа, – говорю я.

Улыбка у Эстелл меркнет.

– Пошли вниз, поздороваемся с остальными? – говорит ей Ал.

Она смотрит на него и кивает нам с Джоном.

– Приятно познакомиться, – произносит тихонечко.

– Взаимно, – откликается Джон.

Они уходят, петляя между камнями.

Джон хрустит костяшками.

– Ну, пойду-ка я прихвачу еще кусок пирога с ревенем.

Киваю.

– Все хорошо, тетя Кристина?

– Да, хорошо.

– Принести тебе что-нибудь?