Читать книгу "Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945 - Электрон Приклонский"

Поле просматривалось далеко, но все мертвые машины сосчитать на ходу я не успел. Сердце больно сжалось при виде этой наводящей тоску картины...

О славное поле боя! И несгоревшие танки высятся там и здесь на нем – памятники. Памятники тем, кто шел вперед, наперекор тысячам летящих навстречу смертей, пробивая дорогу к желанной победе, и умирал гордо, обратясь лицом к ненавистному врагу... Вечная слава вам, товарищи мои по оружию! Вечная слава вам, безвестные герои!

* * *

В освобожденном с боем совхозе «Коминтерн» встречаю Стельмаха. Еще плавает на улицах дым, обдает жаром от догорающих хат, бродят около своих пепелищ растерянные женщины, испуганно жмутся к матерям ребятишки. Сигналя, проносятся через село автомашины, лязгают гусеницами отставшие танки и самоходки, и беглым шагом проходят солдаты – все торопится в ту сторону, откуда долетает гул откатывающегося на запад сражения.

Костя, угрюмо нахохлившись, сидит на низеньком приступке перед порогом штабной хаты. Лицо водителя грустно: вчера сожгли его машину, кто-то из экипажа в бою погиб, двое ранены. Мой товарищ по училищу – один из первых награжденных в нашем полку. Случившемуся возле штаба Клепинину (тоже, наверное, ждет не дождется назначения на машину) не терпится взглянуть на новый, недавно учрежденный орден, и Дмитрий просит: «Костя, покажи!» Стельмах недоумевающе поднимает на него глаза, и тот пальцем тычет себя в грудь. Костя неохотно расстегивает верхние пуговицы комбинезона и на минуту оттягивает в сторону правый борт. Над карманом гимнастерки блеснул орден: алая звезда на серебряном фоне, украшенном скрещенными винтовкой и саблей; в центре круглое белое поле с золотыми серпом и молотом, а по окружности надпись: «Отечественная война». Орден подвешен на темно-красной прямоугольной колодке. Дружно поздравляем товарища, но он от этого не делается веселее и только делает рукою жест, обозначающий: бросьте, мол, ребята, не до восторгов сейчас.

Отсюда, из совхоза, ходили мы с Богдановым искать наши самоходки в Ковьягах и Перекопе. Никогда бы не подумал, что села могут быть такими большими. Заблудиться можно. Оба населенных пункта так забиты войсками разных родов, что мы не только не нашли наших машин, но даже и узнать о них ничего не смогли.

На следующий день освободили село Высокополье, а вслед за ним, после тяжелого для нас боя, – Николаевку, на подступах к которой нам преградила путь роща. В ней, вдоль всей опушки, прятались в капонирах «Тигры». Теперь перед поредевшей рощей, на изуродованном воронками поле, стоят несколько наших сожженных и подбитых танков, большей частью средних. Машины замерли в самых различных положениях: одни развернулись вправо, другие – влево, орудия их смотрят в разные стороны. Огонь «Тигры» открыли внезапно и били в упор, на выбор. Дохлое дело – наугад бросаться на этакую опушку, но другого выхода не было – и лезли, дрались по известному принципу: морда в крови, но наша берет.

В конце того дня, после боя, в районе сбора выяснилось, что опять три наши тяжелые машины неизвестно где, и снова послали меня на поиски на этот раз с каким-то новым в полку лейтенантом. Идти пришлось около той грустной опушки, то и дело перепрыгивая через окопы. И там нас захватил минометный обстрел. Слышим позади: «Эй, лейтенанты! Давайте к нам! Веселей будет». Оглядываемся: два офицера в фуражках стоят по грудь в окопах, на плечах полевые погоны с двумя просветами. Мы, не останавливаясь (в обществе старших чувствуешь себя как-то стеснительно), в три прыжка очутились в соседнем окопчике, метрах в десяти. И вовремя. Мины рвались уже по краю опушки, ложась все ближе и гуще. Пригнувшись пониже, пережидаем. Стихло сразу, словно отрезало. Стряхнули с себя песок, перевели дух, закурили и вылезли. Смотрим на окоп, из которого нас окликнули, – он весь разворочен. Подходим к нему вплотную, переглядываемся и – молча снимаем пилотки. Прямое попадание в такую щель... Дикое невезение!

По возвращении в район сбора приступаю наконец к выполнению своих прямых обязанностей: принимаю СУ, на которой ранило механика-водителя, незнакомого, из новых. Машина уже выходила свое, и двигатель тянет плохо. Поршни в цилиндрах хлюпают, из выхлопных патрубков черный густой дым валит: дизель «ест» масло.

Управившись с делами на машине, иду на луговину, где остановилась небольшая колонна нашего полка, все время возрождающегося, подобно птице Фениксу, в результате новых пополнений. Из «стариков», к моему огорчению, никого не оказалось, и только у одной самоходки я встретил Володю Скоморохова.

На следующий день полк продолжал наступление через Дмитровку – Стародуб. В Стародубе днем получено было донесение разведки о том, что фашисты гонят в направлении Чутова большую пешую колонну мирных жителей, численностью около пяти тысяч человек, с домашним скарбом на подводах. В колонне много детей. Она конвоируется ротой эсэсовцев. Примерно взвод их едет на колясочных мотоциклах с пулеметами.

Командир полка капитан Вовк-Курилех (сибиряк из украинских, по-видимому, переселенцев) после короткого офицерского совещания принимает смелое и очень правильное решение – бросить в тыл противника танковый десант на выручку угоняемых к Днепру советских людей. Линия фронта ввиду непрерывных перемещений воинских частей постоянно изменялась и не была сплошной. Этим обстоятельством можно воспользоваться. Медлить нельзя ни минуты.

Под рукою командира полка всего четыре исправные машины: две СУ-152, один КВ-1С и один Т-34. В десанте идут несколько разведчиков из разведвзвода и солдат из РТО – всего человек около двадцати.

Вовк-Курилех повел десант лично, избрав командирской машиной тридцатьчетверку. Через несколько километров пути при спуске по крутому уклону к какой-то речке «разулась» одна из тяжелых самоходок. Остальные машины, не имея времени ждать, пока будет надета гусеница, продолжили движение вперед.

В широкой лощине с редкими пучками кустов и расставленными там и здесь стогами сена увидели наконец хвост колонны. Она растянулась на целый километр и медленно ползла по дороге.

Услышав рев приближающихся танков, в колонне все замерло. Затем раздались пулеметные очереди из КВ и тридцатьчетверки, которые пошли слева и справа вдоль колонны, стреляя по растерявшейся охране, никак не ожидавшей появления наших танков у себя в тылу.

Однако эсэсовцы, эти гнусные «потомки нибелунгов», оказались опытными головорезами. Те из охранников, что не были задеты пулями, бросились наутек, прижимаясь вплотную к остановившейся колонне, зная наверняка, что танкисты не станут стрелять по своим. На бегу прохвосты строчили из автоматов для острастки (а может быть, просто с перепугу) то по мечущимся людям, то по бьющимся в упряжках лошадям. А мы ничего не могли сделать, только скрипели зубами. Зато там, где удавалось отсечь конвоиров от невольников, и стрелки-радисты, и наводчики, и водители не щадили никого из убийц...

Через несколько минут все было кончено. Те из фашистов, кому посчастливилось удрать на мотоциклах, скрылись из глаз. Заглушены двигатели, откинуты крышки люков, показались над броней возбужденные потные лица в черных шлемах...

Вовк-Курилех вылез из башни, спустился на крыло тридцатьчетверки, поближе к обступившим машину людям в штатском. Одни из них растерянно улыбались, еще не совсем веря тому, что произошло, другие, особенно женщины, плакали, прижимая к себе детишек. Капитан снял фуражку и поднял руку. Все посмотрели на него.