Читать книгу "Тициан - Александр Махов"

Содержание фресок мало интересовало Тициана. Это все та же откровенная эротика в духе античных поэтов и живописцев, особенно в зале «Амур и Психея», где художник переусердствовал, изощряясь в показе обнаженных тел и откровенно эротических поз. Нечто подобное Тициану пришлось однажды увидеть при содействии Аурелио в одном из тайных помещений Дворца дожей, куда доступ посторонним запрещен. Вероятно, он вспомнил об Аретино, которого этот вертеп похоти и сладострастия привел бы в восторг, и он осчастливил бы мир очередной порцией похабщины. Хотя, безусловно, внимание художника могла привлечь сама манера живописи при особом наложении мазков краски на поверхность стены и, главное, почти рельефное изображение, поражающее неукротимой фантазией и скульптурностью в духе классических образцов античных ваятелей.

После осмотра Джулио Романо пригласил Тициана к себе домой отобедать. По пути он показал гостю церковь Сан-Себастьяно, построенную в прошлом веке по проекту великого Альберти, чуть дальше дом Мантеньи, в котором жил и умер мастер, и знаменитую школу Casa Zoiosa (Дом Радости), основанную в 1423 году великим гуманистом и педагогом Витторино да Фельтре, наставником молодых Гонзага. Дом Радости был подлинной достопримечательностью Мантуи, способствуя ее славе важнейшего очага гуманистической культуры. Это была первая светская школа Италии, где в основу воспитания молодежи были заложены ренессансные принципы всестороннего гармоничного развития личности. В системе обучения, разработанной Витторино, первостепенное значение отводилось эстетическому воспитанию, а изучение Гомера, Вергилия и Горация являлось первой ступенью к постижению философии. Немаловажную роль играло также физическое воспитание — гимнастика, фехтование, верховая езда. В школе обучались и одаренные дети из семей бедняков.

Дом самого Джулио Романо поражал своей вычурностью, но был очень удобен для житья и работы. Во время обеда хозяин многое рассказал дорогому гостю о своем незабвенном учителе Рафаэле, совместной работе с ним в Ватикане, его последних днях и нравах папского двора. Но главное, он поведал немало любопытного о своем работодателе герцоге Федерико, его вздорности и одновременно щедрости, не преминув посетовать на прижимистость маркизы. Хотя, судя по дому художника и его богатому убранству, ему было грех жаловаться. Позже Тициан напишет портрет Джулио Романо (Лондон, частное собрание), на котором преуспевающий художник и архитектор держит в руках эскиз, а по выражению глаз нетрудно понять, что этот невысокий человек хорошо знает себе цену и умеет устраивать свои дела.

Несмотря на хлопоты в связи с предстоящей женитьбой, Федерико Гонзага был полон расположения к Тициану и при встречах с ним делился своими планами по оформлению приемной и рабочего кабинета в новом дворце. Он признался, что кроме собственного официального портрета ему хотелось бы иметь некую аллегорию с обнаженными женскими фигурами, наподобие того, что он видел у дяди в его «алебастровом кабинете». Видимо, вспомнив, что разговаривает со старшим по возрасту, он немного смутился и добавил о желании получить от художника две-три картины на религиозные темы, которые хотел бы показать императору Карлу V, тонкому ценителю искусства и истинному христианину.

Тициан с готовностью откликнулся и обещал подумать. При расставании герцог попросил его быть готовым вернуться осенью в Мантую, когда император Карл V ступит на итальянскую землю для встречи с папой. А это будет самый подходящий случай, чтобы быть представленным Карлу, о чем просил его художник.

Окрыленный надеждами, Тициан вернулся домой, где с радостью отчитался перед женой обо всем, что увидел и услышал в Мантуе. От Чечилии он узнал, что их друг Андреа де Франчески недавно был избран первым канцлером республики. Дня через два Тициан отправился к новому канцлеру с поздравлениями и вручил давно написанный его портрет, который дожидался в мастерской своего часа. Внимание мастера и щедрый подарок не могли не тронуть канцлера. Он рассказал Тициану, что во время выборов нового состава Совета Десяти была названа также кандидатура опального Аурелио. Поглядывая в сторону дожа, большинство выборщиков ответили гробовым молчанием, и тут ничего уже нельзя было поделать.

Первая встреча с императором

Видимо, мысль о Мантуе не покидала Тициана, пока он работал над другими заказами. Еще бы — ведь герцог Гонзага обещал представить его императору Карлу, а это открывало широкие возможности, сулило новые заказы и известность на всю Европу. Возвращаясь под вечер из мастерской, он за ужином делился с женой своими дневными заботами и планами на будущее. Не исключено, что однажды в такие минуты отдохновения, видя, как Чечилия ухаживает за ним и, подавая тарелку с супом, касается грудью его плеча, он представил ее в этом грациозном наклоне на холсте. Почему бы не предложить мантуанскому заказчику такой сюжет, в котором можно бы представить Чечилию с ее поразительной грацией?

Довольно быстро им была написана так называемая «Мадонна с кроликом» (Париж, Лувр). На сей раз он был уверен, что не вызовет неудовольствия жены, как когда-то в случае с обнаженной Венерой. Теперь он изобразил Чечилию в образе святой Екатерины, нежно протягивающей сидящей на траве Богоматери младенца, который шаловливо тянется ручкой к белому кролику — этому символу таинства и чистоты Воплощения. У ног Богоматери корзина с фруктами. Голову Чечилии украшает нитка жемчуга — недавний рождественский подарок мужа. Из-за кустов внимательно наблюдает за происходящим пастух, которого ошибочно принимали за святого Иосифа. Перед его удивленным взором неожиданно возникла на лугу как видение эта божественная сцена. Вдали виднеются горы и остроконечная деревенская колокольня. Полная нежности идиллическая картина окрашена золотистыми лучами заката. Среди работ, предназначенных в свое время для Феррары, была «Мадонна с младенцем, маленьким Иоанном Крестителем и святой Екатериной» (Лондон, Национальная галерея), чуть большая по размеру, но близкая по композиции и общей тональности. На ней изображен более поздний час после заката с той же гармонией глубоких тонов и нежных красок.

Поджимали сроки с картиной «Убиение святого Петра Мученика». В мастерской давно стояла скомпонованная из нескольких досок деревянная поверхность размером 515x308 сантиметров. Заказчикам хотелось бы превзойти «Ассунту», вызывавшую у них постоянную зависть, но размеры алтаря это не позволяли. У стен стояло несколько готовых эскизов. За время отлучки Франческо по делам в «Расчетной книге» появилась любопытная запись рукой Тициана: «Вечерний час. Рваные облака. Яркие вспышки зарниц. Индиго и аквамарин. Стадо и пастухи. Белые блики. Зелень деревьев». Что это за отрывочные емкие фразы, звучащие как зачин поэтической баллады? Уж не собирается ли художник сменить кисть на перо, взявшись вдруг за сочинение поэмы, чтобы посостязаться со своим другом Ариосто?

Вероятно, позже он решил, что сцена убийства борца с еретиками Петра Мученика, канонизированного доминиканцами в прошлом веке, должна происходить в ночном лесу для придания большего драматизма происходящему. Монахи уже вынесли из бокового алтаря собора одноименную картину кисти Якобелло дель Фьоре и поставили ее на время в ризнице. Она производила неплохое впечатление, хотя краска кое-где осыпалась и по композиции картина выглядела наивно.