Читать книгу "В Питер вернутся не все - Анна и Сергей Литвиновы"

Но нет: слышу, звезденка встала, в ванную пошла, душ включила. Тут я поняла: твой выход, дочурка. Только надо все делать быстро. Сопли не жевать и не менжеваться.

Я быстро встала, надела трусики, халатик. Финка – в кармане.

Выскользнула в коридор. Дверь у папашки оказалась не заперта, слава богу. Ну, я и вошла к нему в купе. Спал, конечно, старый, как я и рассчитывала. После любви все мужики дрыхнут. Папики тем более. Сил-то сколько тратят.

А из ванной – шум воды по-прежнему. Наступил самый опасный момент. Вдруг Волочковская вышла бы и меня увидела? Я сняла халатик. Что, если крови все-таки много будет? С голого тела легче потом смыть, чем халат застирывать. Даже и в тот момент вышла бы из ванной звездюлина наша – скандал получился бы точно, но не более того. Еще можно было остановиться. Но я не хотела останавливаться.

Нож из кармана халата достала. И – вонзила финку Прокопу прямо в сердце. Я знаю, где у человека сердце. Нас на ОБЖ учили.

Что я чувствовала? Ну да, человека все-таки убила. К тому же отца вроде родного, и все дела. Но я ни о чем таком не думала. И ничего не испытывала. Ни сожаления, ни чистосердечного, блин, раскаяния.

Но и радости никакой тоже не было. Типа – ура, я наконец отомстила за свое детство гадское, за мамашку поруганную. Так, гадливость какую-то чувствовала. Кровь все-таки. Потом, он как-то захрипел...

А вообще, если разобраться, хорошая ему смерть выпала. После траха, во сне... Ничего и почувствовать не успел. Ни страданий, ни боли особенной, наверное.

Но в тот момент я этих мыслей, конечно, не думала. Только азарт был и спешка. Но спешка не паническая, а очень такая... хладнокровная...

К тому же я как в воду смотрела – все-таки испачкалась. Когда нож из раны вытаскивала, кровушка хлынула, брызнула. И на руку, и на живот, бедра чуть-чуть попало.

Ну, я нож быстро – в карман халата Волочковской сунула. Слава богу, он в купе на вешалке висел. Голой наша звездюлина потопала под душ.

И тут вдруг вода в ванной стихла. Надо было бежать. Я свой халат с пола подхватила – и назад, в Димино купе.

Вернулась. Журналюга, понятное дело, дрыхнет. Еще бы: и секс ему привалил, и шампусик, и снотворное...

Я – бегом в его ванную. Под душем от крови Прокопа отмылась.

С минуты на минуту ждала криков Волочковской из соседнего купе. Но она не кричала. Слава богу. Небось, все еще в ванной была. В зеркало на себя любовалась.

На трусики мои тоже кровь попала, но застирывать уже некогда было. Вытерлась быстренько, а стринги с кровянкой в карман полуяновской куртки засунула. Я знала, так девки делают, когда женатика хотят перед бабой его скомпрометировать. Но финт с трусами, наверное, лишним был. Накосячила я.

Ясен пень: всего не предусмотришь. А времени раздумывать не было. И все пошло, как пошло. Жаль только, что журналюга таким любопытным и настырным оказался. Не ожидала я от него. Прямо бультерьер какой-то...

В общем, я к нему под одеяло шмыгнула, он и не заметил ничего. Ни моего отсутствия. Ни возвращения.

А Волочковская все никак не орала. Я даже забеспокоилась: что она там, в обморок, что ли, брякнулась? Или тем же ножом сама от горя зарезалась? Шучу, конечно.

И тут она наконец закричала.

Я сделала вид, что сплю. И Дима тоже дрых. Только когда звездуленция стала по коридору метаться и в купе стучать, начал просыпаться.

А я, типа утомленная любовью, даже не шевелилась. Полуянов, конечно, решил (мужики все – самцы самоуверенные!), что это он меня своей любовью крошечной вусмерть утомил.

Короче, дальше вы знаете...

А почему, интересуетесь, я потом Волочковскую зарезала? Так выхода другого не было.

И тоже я сама накосячила. Зачем, дура, из купе своего выходила, а сумочку на столе оставила? Возвращаюсь – а дверь приоткрыта. И сквозь щель видно: кто-то есть внутри. Я затаилась в коридоре, стала через щелку наблюдать. Гляжу: Волочковская в сумке моей роется. Заподозрила она меня, гадина, что ли?

А у меня в сумочке – фотка заветная: со мной, маленькой, с мамашей и папаней. А я на ней очень уж на Прокопенко похожа. И еще ответ из лаборатории питерской про совпадение ДНК.

Ну, тут сложить два и два даже она наверняка сумела...

Поэтому пришлось и ее убрать. После первого раза второй – уже совсем не страшно и не стремно. Привыкаешь. И даже приятно: человек – в моей власти, а я – как бог, захочу – лишу его жизни.

И – лишила...

Фотку и справку я, от греха подальше, в тамбуре сожгла. В туалете побоялась: вдруг пожарная сигнализация сработает? А потом оказалось, что фотку до конца не допалила, кусочек ног папашиных остался... Так опять же спешила!

Что делать, всего не предугадаешь. Жаль, что в реале не как в компьютерной игре, второй жизни не дается. Я бы уж тогда и трусы, и фотку предусмотрела.

И оказалась в итоге, как ни крути, лузером.

Но если б все сошло мне с рук, как я планировала, – ни в чем бы до конца жизни отказа не знала. А раз проиграла – значит, закроют меня менты поганые.

Но обещают – ненадолго. Следователь у меня хороший. Слава богу, мужик. А мужики на меня западают, даже когда я из камеры прихожу, в спортивном костюме и ненакрашеная, с головой немытой. Он мне, во-первых, явку с повинной оформил. Типа, когда я после полуяновского блефа с завещанием из купе рванула, то сама сдаться хотела. А потом – и он, и адвокат мой мне советуют: на суде уйти в несознанку. И не говорить никому, что я знала, будто Прокоп – мой папаня. Чтобы не получилось пункта «з» части второй статьи сто пятой – убийства из корыстных побуждений. Но все равно на мне висит пункт «н» – неоднократное убийство. И вряд ли состояние аффекта удастся доказать. Тут и нож мешает, сунутый в карман Волочковской, и сожжение фотки...

Поэтому даже при всех смягчающих дадут мне, как минимум, по самому нижнему пределу, «восьмерик». Потом можно будет, конечно, и УДО просить... Но все равно – кучу лет я потеряю... И репутация, конечно, будет подмочена... Но красота – она-то, наверное, еще не уйдет. Сколько мне будет после колонии? Явно меньше тридцати, при самом худшем раскладе... А секс-эппил мой точно никуда не денется до старости... Поэтому еще посмотрим, кто кого – меня эта жизнь, или я – ее...

А самое интересное, как мне адвокат сказал, можно будет бороться за наследство папанино. Непросто, конечно, будет, но он попытается. Ему есть за что трудиться. Я ему обещала (и даже расписку написала), что если дело выгорит в мою пользу, заплачу ему двадцать процентов от всего прокопенковского имущества. А двадцать процентов, прикидываю, это больше миллиона баксов! Ну а мне четырех «лимонов» хватит. Все равно будет хороший трамплин, чтобы заново стартовать, а?

Значит, может в итоге получиться: я не зря старалась.

(И она громко хохочет, закидывая голову.)