Читать книгу "Опергруппа в деревне - Андрей Белянин"

– Бабуль, разрешаю применить колдовство. Более того, приказываю его применить!

– Нельзя. Покуда Карга честно игру ведёт, на удар ударом, на силу силой, а ну как на колдовство колдовством ответит? От всех нас тогда и пепла в горстку не соберёшь…

– Но они же его… – сорвался я, и могучая женская рука, поймав меня на взлёте, мягко переставила за телегу.

– Посиди туточки, участковый, – ласково попросила Марфа Петровна. – А я сама с хулюганами энтими, по-свойски, по-соседски переведаюсь. Будут знать, как кровиночку мою обижать, при живой мамке-то… Маняшенька-а!

Дочь кузнеца, разом вытерев набежавшие слёзы, в секунду вывернула оглоблю, с поклоном подавая её, как меч-кладенец. Марфа Петровна вразвалочку, чинно вышла вперёд и, закрыв могучим телом рухнувшего сына, так ахнула по башке ближайшего Бурьянова, что тот (о чудо!) упал…

– Я ж его кормила… я ж его поила… я ж из-за него ночей не спала! Растила богатыря людям на радость, себе в утешение! Сынулю разлюбезного, ягодку единственную, звёздочку ясную… А вы его лежачего под рёбра пинать!

Ох и тяжела рука материнская… Я многое в своей жизни видел, но такое!! Митькина мама стегала близнецов здоровенной оглоблей, как прутиком, только свист стоял! Еремеев с парнями орал «ура!», Шмулинсон в упоении расцеловал дьяка, а тот всё рвался забекренить ермолку и самолично помочь «представительной женщине».

То ли Прошку, то ли Ерошку, несмотря на всю чёрную мощь, Марфа Петровна по плечи вбила в утоптанную полянку, да ещё и села сверху! Зато второй, скотина, подкравшись сзади, ударил бедную маманю кулаком в висок…

Мы возмущённо засвистели, да толку, мама нашего героического сотрудника мешком грянулась рядом с сыном. Уцелевший близнец, ничем не выразив удовлетворённости победой, поднял уже щербатую оглоблю и пошёл на нас.

– За Митеньку! За Марфу Петровну! За милицию любимую – живота не пожалею! – тонко взревела Маняша, отпихивая поднявшихся стрельцов. Ну, бой-девка, невольно восхитился я, но суровый голос сзади всё расставил на свои места:

– Остынь, дочка.

– Папенька!

К кургану уверенными шагами приближался застенчивый деревенский кузнец. Вот только тут, может быть, в первый раз я радостно толкнул Ягу локтем – на каменном лице невольного раба жены Кощея промелькнула явная растерянность…

– Вы уж простите дуру-то мою, – тихо прогудел Игнат Андреевич, снимая рубаху. – Видать, и впрямь сердечком прикипела к парню вашему. А я уж всё село на ноги поднял, скоро подбегут, всем миром помогут. Тока вы бы пока отошли в стороночку.

Ой, как он отделал второго братца! Вы не поверите, тут даже стрельцы заткнулись, потому что с одного удара так обматывать противника о ближайшую сосну, что с дерева только шишки летят, – это, знаете ли… Вот если Марфа Петровна стегала обидчиков сына оглоблею, то кузнец стегал противником по всему, что попадалось под руку! Он практически закопал второго близнеца рядом с первым по шею и, когда развернулся к нам, Маняша со слезами прыгнула на руки папе.

– Сильны вы, люди милицейские, – с явным уважением раздалось изнутри горы. – Раз уж холопов моих побили, так теперь, поди, и мне самой выйти пора. Поглядим, какие вы молодцы до последнего биться…

Яга бросила на меня тоскливый взгляд. Обозначать это могло только одно – против самой Карги нам не выстоять…

– Господи, но должно же быть какое-то средство! Ведь Кощей чем-то планирует её остановить…

– Луной и солнцем, землёй и водой, – задумчиво припомнила бабка. – Да тока как ты, участковый, луну с небу ей на башку уронишь и солнцем ясным припечатаешь?

Сзади раздались нестройные голоса, действительно, вооружённая колами, вилами и прочим сельскохозяйственным инвентарём, нам на выручку спешила вся Подберёзовка. В небо взвилась гордая частушка:

Ой, держите, не могу –

Так хочу побить Каргу!

Буду ей, ядрёна мать,

Перья в гузку забивать!

Возможно, единственно поэтому я не обратил внимания, когда успели исчезнуть из-за баррикады Груздев и Шмулинсон… Кузнец с дочкой уволокли наших недобитых героев с поля боя, а когда за телегой выстроилось стройное деревенское ополчение – в проходе Проклятой горы показалась она, жена Кощея.

Карга-Гордыня была невероятно прекрасна! Шитое бисером платье, всё в самоцветах и алмазах, на голове золотая корона, чело, достойное кисти Рафаэля и сияющее просто неземным светом. Она в одно мгновение, не сказав ни слова, просто пленила всех кротким движением ресниц, и не было среди нас человека, не мечтавшего умереть ради неё, приняв смерть как высшую точку экстаза…

– Таки да, мой долгогривый друг!

– А то! Сыпь, говорю, морда иудейская!

Абрам Моисеевич и Филимон Митрофанович, стоя на горе, над самым проёмом, в четыре руки дружно опрокинули вниз полную корзину яиц! Во что превратилась прекраснейшая из богинь… мама, не смотрите, оно стекает… Наваждение исчезло в тот же миг!

Бывшая жена гражданина Бессмертного, грезившая навести свой порядок в мире, стояла перед нами дура дурой, с ног до головы облитая желтком и белком, вся в яичной скорлупе и с самым идиотским выражением лица. Я не помню, кто там хихикнул первым… Но потом раздался такой гогот! Схватившись за животы от неудержимого смеха, повалились практически все, включая корову.

– Никитушка, пригнись, – деловито потянула меня за рукав бабка.

Я повиновался чисто автоматически и, как оказалось, вовремя.

Воздух наполнился запахом горелой яичницы, а потом грянул ужасающий взрыв! Ударной волной нас всех раскидало кого куда, а когда я, отплёвываясь, сфокусировал взгляд на Карге-Гордыне, то сначала просто не поверил своим глазам… На месте прежней красавицы, в круге выжженной земли, сидело на задних лапах самое кошмарное из всех чудовищ!

Какая-то полуптица-полужаба с отвисшими сосцами, бородавчатым пузом и растянутым ртом, полным акульих зубов. Маленькие глазки пульсировали оранжевым и зелёным, вонь резала вдох. Аура нечеловеческой злобы исходила от неё такими волнами, что на ближайших соснах стали, рыжея, осыпаться иглы. Начинается…

Я перекатился на бок и подполз к полузасыпанной Яге. Её остекленевший взгляд заставил меня просто взвыть от горя:

– Бабуля-а!!!

– Не ори, – тихо выдохнула она. – Прости меня старую… не придумала я, что слова Кощеевы значат…

– Бабушка, вы не это… – Я, лихорадочно хлопая себя по карманам, искал носовой платок, чтобы хоть вытереть ей кровь на щеке, но она ещё успела улыбнуться:

– Вот… и кончилась моя экспертиза… дальше уж сам… не плачь обо мне, Никитушка… ты ж сыскной воевода!

Яга потеряла сознание. Платок я так и не нашёл. В нагрудном кармане перекатывались лишь две речные жемчужинки – бесполезный подарок наивных русалок. Я встал. Кругом дымилась земля, стонали люди, под ногами валялась верная пищаль Еремеева. Тупо, ни о чём не думая, я ссыпал жемчужинки в дуло и навёл ствол на Каргу. Она распахнула пасть и тем же приятным, грудным голосом спросила: