Читать книгу "Евангелие зимы - Брендан Кили"

– Елена, перестань. Почему ты на меня не смотришь?

– M’ijo, – сказала она наконец, перестав суетиться. – Я не хочу говорить об этом.

– Но мне очень надо об этом поговорить!

– Не со мной! – отрезала она. – Тебе нужно поговорить со священником. Поговори с отцом Дули. Помнишь его?

– С ним?!

– Я каждый день ходила в церковь и молилась. – Елена стояла очень прямо и дышала через нос. – Потому что Господу видней. Он лучше знает, и я в него верю.

Меня бросило в жар.

– Я не знаю, что делать, – сказал я. – Мне надо кому-то сказать. Об отце Греге.

Елена подняла палец.

– Нет, m’ijo. Нет. Тебе нужно рассказать это другому священнику, а не мне.

– Пожалуйста, выслушай меня! – Я направился к Елене, но она жестом остановила меня и подняла с кровати две коробки, удерживая их локтями.

– Не могу. Я молилась – это все, что в мои силах. Я молилась и буду молиться впредь. Я не думала, что увижу тебя сегодня. Я не могу этого сделать. – Она повернулась и пошла к двери.

– Что? – заорал я. – Что ты сказала?

Елена обернулась.

– Тебе нужно поговорить со священником. Мне было нелегко, но тебе нужно научиться смиренно принимать испытания, так сказал мой духовник. Несколько гнилых яблок не портят целый бочонок. – Она шагнула за порог. – Пожалуйста, мне надо ехать. Я не могу этого сделать.

Я подбежал и с силой схватил ее за локоть. Елена вскрикнула.

– Ты знала? – спросил я. Елена оттолкнула мою руку, но я схватил ее снова. – Ты знала?!

Несколько секунд она молчала.

– Я же стирала твое белье, m’ijo. Я видела, как он отвозил тебя домой и как ты смотрел на него. Это было нехорошо, неправильно, но ведь ты там остался, m’ijo. Остался. Пути Господни неисповедимы, но я в него верю. Я всегда буду полагаться на Бога.

Она быстро спустилась к машине. Я медленно вышел из квартиры и остановился на площадке. Елена побросала коробки в багажник. У меня потекли слезы. Она подошла к началу лестницы и посмотрела вверх, на меня.

– Ну, не надо, m’ijo, отец Дули тебе поможет. Ты сходи к нему, поговори!

Слезы застилали мне глаза. Я опустился на ступеньку и прислонился к перилам.

– У тебя на все один ответ: ступай в церковь.

– Нет, – громко сказала Елена, – нет! Я тоже усомнилась, m’ijo. – Она подняла руку над головой. – Мне тоже очень больно. Но я верю в церковь. Господь обо всем позаботится, вот увидишь. Надо верить, m’ijo.

– Черт побери. – Я захлебывался рыданиями. – Марк!

Елена пошла ко мне по лестнице, но тут из кухни выглянула мать.

– Что там происходит? – закричала она, потрусив к нам рысцой. – Елена! Что здесь происходит? – Она посмотрела на меня и покачала головой. – О Боже, это уже слишком. Возьми себя в руки, Эйден! Да, Елена уходит. Она тебе не мать, а нянька, Господи, помилуй! Подбери нюни!

– Нам надо поговорить, – сказал я, не двигаясь с места.

– Эйден Донован, ты успокоишься сию же минуту! У меня сегодня первая официальная вечеринка, я должна там быть, чтобы все прошло как следует. Земля, знаешь ли, не остановится только потому, что ты никак не повзрослеешь. – Она повернулась к Елене. – Так, с меня хватит. Я из-за вас уже достаточно опоздала. Вы все взяли?

Елена кивнула.

– Так поезжайте! Извините, что приходится так прощаться, но это уже просто смешно!

Поколебавшись, Елена поднялась ко мне и обняла. Я заплакал, уткнувшись ей в плечо.

– С тобой все будет хорошо, – сказала она. – Прости. Te quiero, правда. Прости меня, m’ijo.

Мать снова заорала нам снизу. Елена отпустила меня и, не оборачиваясь, направилась к машине. Она прошла мимо моей матери без единого слова. И только когда она сдала задним ходом, развернулась и прибавила скорость, уезжая от нашего дома, я понял, что так и не сказал ей те слова, которые хотел. Они так и застряли у меня в горле острыми осколками стекла. Елена не позволила их сказать. А теперь она уехала.

Мать продолжала меня отчитывать.

– Не сейчас, – сказала она, выставив руку. – Сейчас мне надо ехать. Мы поговорим об этом вечером. – Она вынула из сумочки ключи. – Это коктейльная вечеринка, я вернусь не очень поздно. Что сделано, то сделано, Эйден. Она уехала. А у тебя своя жизнь. – И мать добавила с новыми командными нотками в голосе: – Отправляйся в школу.

Она решительно скрылась в гараже и через несколько секунд выехала из него на серебристом «Лексусе» Донована-старшего. Она не посигналила и не опустила стекло, лишь выровняла машину и сорвалась с места так же быстро, как Елена. Через несколько секунд задние габариты пропали за углом. Можно подумать, мать рванула в свой родной Брюссель.

В школе я мог думать только о Марке. Его шкаф был рядом с химической лабораторией, и перед уроком я смотрел на него, вспоминая, как Марку приходилось немного сутулиться перед ним. Я так и видел, как он закрывает дверцу с ручкой янтарного цвета и пальцами приглаживает свои тугие кудри, которые всегда лежали идеально правильно. Я слышал, как он напевает себе под нос, стараясь успокоиться, как он часто делал, и расстояние, на котором он держал других, уже не отдавало самоуверенностью. Для меня он теперь был диким, испуганным юношей, пытавшимся согреться на холодной крыше, смотревшим на меня с мольбой. Он был вне себя от страха. Я его понимал. Мне это было хорошо знакомо. Я должен с ним поговорить.

Я искал Марка, но в школе его не было уже три дня. Теперь ему не избежать последствий. Джози тоже не пришла, и ничто не могло утишить мою боль. Я казался себе пустым, прогнившим. Глотки воды из фонтанчика пустоту не прогоняли. Я не чувствовал, что двигаюсь, – скорее, мир двигался вокруг меня. Я не мог включиться в происходящее или самостоятельно принять решение. Звенел звонок, и я шел на урок; учитель говорил: «Достаньте учебники», и я открывал последнее задание и клал руку между страницами. Я сидел в лаборатории и ждал, чтобы что-нибудь взорвалось и разнесло меня в пыль.

За окнами шел снег. Крупные хлопья заполонили все снаружи. Я съехал на стуле, уставившись на длинную цепь из трубок и шариков – модели молекул на лабораторном столе. Я боялся говорить и встречаться с кем-нибудь взглядом, боялся не удержаться и выложить все как есть, боялся сделать произошедшее реальным, рассказав наконец-то, что должен сказать. В церкви, в исповедальне, твой шепот уносится в эфир, вбираясь бездонными легкими Бога, – по крайней мере, так меня учили верить. Дескать, то, что мы делаем со своими жизнями, исчезает в безбрежности вечности, а наша цель и назначение – угадать Божий план и благоговейно стать его безымянной частью. Но я не мог позволить себе притворяться, что все еще верю в это.

Вместо этого я думал о приходе Драгоценнейшей Крови Христовой и тех приходах, где отец Грег работал раньше, кочуя из города в город, как болезнь, незаметная большинству, но не всем, заходя на праздники и вечеринки с приветственно вытянутой рукой, пробираясь в семьи со своим рукопожатием и похлопыванием по спине, пока не пришла моя очередь вытерпеть вонь его шепота и услышать приказ верить, что это евангелие. Он заразил меня и остался во мне, частью меня, навсегда. Он не смог бы навредить мне больше, чем уже навредил. Я хотел бы сказать ему «нет», крикнуть: «Я больше не боюсь», выдохнуть его смрадное дыхание обратно ему в лицо и увидеть, как он, отец Дули, все эти больные старики-социопаты, попустительствовавшие нашему растлению и наблюдавшие со стороны, как отец Грег носится по нашим кварталам, подобно чуме, – как они испытают всю ту боль, которую причинили нам. Это не библейская кара и не промысел Божий; это дело людей. Они не могут вечно прятаться за метафорой. К черту надежду и отчаяние. Мы живем в мире последствий и результатов. Смотрите, что они сделали!