Читать книгу "Тени старой квартиры - Дарья Дезомбре"

Ксюша вдруг развеселилась: в кафе было тепло, пахло супом – возможно, той самой солянкой. И народу много – хороший признак. Носов устало кивнул облокотившейся на стенку официантке в мини-юбке и кружевном фартуке и тяжело опустился на деревянную лавку перед длинным деревянным же столом. Ксения села напротив.

– Мне – как обычно, – подмигнул Носов официантке.

– А мне – чаю, – попросила Ксюша и, на удивленный взгляд Носова, закончила, – для начала.

– Ей тоже – солянки. И хлеба – прямо сейчас. Две корзинки, – кивнул он.

И повернулся к Ксюше.

– Я не люблю солянку, – улыбнулась Ксюша, пытаясь расстегнуть заиндевевшими пальцами пуговицы.

– А я люблю ужинать дома, перед телевизором. А смотрите, где оказался по вашей милости, – пожал огромными плечами Носов. Сейчас, сидя прямо напротив, он казался Ксюше еще больше. Но много симпатичнее, чем на Доске почета.

– Хорошо. Я попробую вашу солянку.

– То-то. А если не понравится, я ее доем, – улыбнулся он в ответ.

– Кого вы сегодня оперировали? – Ксюша решила начать со светской беседы, справедливо рассудив, что история о коммуналке лучше пойдет на сытый желудок.

Официантка принесла корзинку с хлебом, и Носов, взяв хлеб, стал отрывать от него куски и забрасывать в рот. Отрывать по кусочку, а не откусывать – этот медведь имел понятие об этикете. Более того, движения крупных рук с очень коротко подстриженными ногтями были почти музыкальными, завораживающими.

– Я занимаюсь общей хирургией. Желчный пузырь, вмешательства на почки, поджелудочная железа. Осложненные формы язвы, – сказал он. – Лапароскопические операции. А вы? – внезапно закончил он вопросом. И Ксения зависла, вглядываясь в это лицо: похож ли на бабку? Нет, совсем не похож.

– Что – я? – чуть покраснела она, застигнутая на откровенном разглядывании.

– Чем вы занимаетесь, кроме истории моей незадачливой семьи?

– Я виолончелист, – она почему-то убрала сомкнутые в замок руки со стола на колени.

– Хороший? – оторвал очередной кусочек хлеба Носов.

Ксения, проследив за его руками, пожала плечами:

– Да вроде как.

– Насколько хороший? – он не улыбался, а смотрел на нее пытливо. Черт! Зачем она только начала этот разговор?

Ксения выпрямила спину, подняла на него глаза:

– Была – одной из лучших в мире. А теперь – полный бекар.

– Полный – что?

Ксюша улыбнулась:

– Не обращайте внимания – музыкальный сленг. Имеется в виду – концерт отменяется. А в моем случае – все отменяется. Концерт длиною в жизнь.

– А что так мрачно? Разочаровались в профессии?

– Скорее она во мне, – усмехнулась Ксения. – Я сломала руку. Мне сломали руку. И, я думаю, это имеет какое-то отношение к тому, о чем я пришла с вами поговорить.

– Очень интересно, – хмыкнул Носов.

Официантка как раз поставила перед ними дымящиеся глиняные горшочки с супом. Ксения осторожно вынула руки из-под стола, отщипнула, как только что это делал Носов, хлеба, взяла ложку и вдруг поймала его быстрый цепкий взгляд на своих руках – и замерла.

– Мне очень жаль, – сказал Носов.

– Мне тоже, – кивнула Ксюша и отправила в рот первую ложку солянки. Это было очень вкусно и очень остро. Она резко задышала ртом.

– Много кайенского перца, – кивнул Носов. – И, по-моему, паприки. Хотя по правилам не полагается.

Ел он жадно, быстро опустошив свой горшочек, вплоть до последней оливки и лимонной дольки. И, сыто лоснясь большим лицом, отставил от себя горшочек, откинулся на деревянную спинку.

– Извините, проголодался. А вы не обращайте на меня внимания. Не торопитесь.

Ксюша и хотела есть быстрее – но не могла. Все время чувствовала на себе, на своих руках прежде всего, его любопытствующий взгляд – взгляд хирурга, и смущалась. В результате не выдержала и отодвинула от себя половину порции.

– Бережете фигуру? – улыбнулся ей Носов.

– Не то слово! – раздраженно заявила Ксюша, которая о тощей своей фигуре задумывалась всю жизнь только в сторону «как бы потолстеть». Солянку хотелось доесть зверски. Но этот взгляд… И добавила мстительно человеку-горе напротив: – Вам с вашей фигурой не понять!

Носов хмыкнул:

– Что ж вы хотите, я ж хирург, не менеджер Газпрома. – Ксюша вздрогнула. – Обед часто пропускаю – приходится наверстывать за ужином. Качаться мне противопоказано – руки могут огрубеть. Вам ли, как музыканту, этого не знать? Я и по дому ничего не делаю, балбесничаю.

– Бедная ваша жена.

– Не бедная. У меня ее нет, – и он повертел над столом больше похожей на лопату пятерней в бледных пятнах. На которой не было обручального кольца.

«Верно, лучше крутить романы с медсестрами больницы», – вспомнила Ксюша ревнивый взгляд девушки на крыльце. И, почему-то покраснев, полезла в сумку.

– Вот, – положила она перед ним новогоднюю фотографию образца пятьдесят девятого года. – Люди, которые обитали в квартире, где сейчас живу я сама. Это моя бабушка, – ткнула она пальцем в такое родное и еще такое юное лицо. – А тут, рядом, ваша…

– Я узнал, – кивнул Носов. – Но, прежде чем вы начнете мне что-либо рассказывать, должен сообщить вам пренеприятнейшее известие.

Маша

– Он мне понравился в результате. Спокойный какой-то. Настоящий. – Ксения пожала плечами под Машиным внимательным взглядом. – И на бабушку совсем не похож. Но…

– «Но»? – Маша налила гостье кофе из старого синего кофейника, пододвинула доску с горячими тостами и нарезанным твердым сыром. Ксения в задумчивости намазала тост маслом. Положила на тарелку, глядя, как оно плавится и впитывается в поджаренную ржаную мякоть.

– Но он совсем не общается со своим миллионером-отцом. Тот ушел из семьи, когда Ивану было лет пять. Деньги сделал уже позже. Связи между ними никакой не сохранилось, и он дал мне понять, что ради меня с моей безумной историей на контакт с Носовым-старшим не пойдет.

Маша подняла глаза на грустную Ксюшу – видно, Носов-младший действительно ей приглянулся, а подходящий повод для новой встречи им будет найти непросто. Тот работает по четырнадцать часов в сутки, а Ксюша слишком стеснительна, чтобы самой пригласить его на свидание.

Маша вздохнула. И с мечтой о новой порции воспоминаний и фотографий из архива Носовых-Аршининых придется распрощаться. Двери в прошлое захлопывались одна за другой. А на что она, собственно, надеялась? Истекло более полувека. Люди болеют, сходят с ума, умирают… Сходят с ума! Ну конечно!

– Психбольница! – сказала она, а Ксения вздрогнула. – Есть больные и больные. Я имею в виду – почти здоровые или с серьезными периодами ремиссии. – Она вспомнила вальяжного Глузмана в его шикарной клинике: идеально сервированный чай, частная библиотека, говорящий попугай. Скорее анахорет и чудак, чем психопат[3].