Читать книгу "Жиган по кличке Лед - Евгений Сухов"

– Ну, здравствуй, Илья, – сказал изменник родины, Леня Ип, своим баритоном. – Вот так и довелось свидеться.

Каледин замер. За его спиной поднимался недавний его противник, по левую руку ефрейтор Солодкин вогнал заточку, как и обещал, точно в глаз приземистому звероподобному власовцу, уравняв численность сторон. Каледин смотрел на Леньку Ипатова, на старого своего интернатского приятеля-товарища, с которым вот так оказался по разные стороны баррикад. И это уже не исправить, как в юности.

– А что ты так удивился? – спросил Ип. – Удивляться должен я, и удивляться тому, что ты воюешь за Совдепию. Ты, которого она закатала в ГУЛАГ. Ты, человек, который должен жить совсем по-другому.

– Вот я и живу по-другому, – тихо ответил Лед.

– Знаю я твое другое. Вон татуировки просвечивают из-под гимнастерки… Лагерник ты. Уголовник. Но главное – даже не в этом. Я считал тебя умнее, Илья. Когда-то ты был лихим парнем. Я думал, ты далеко пойдешь. Это ли тебе надо – сражаться за власть, которая тебя и не поблагодарит даже? Видишь нашивку на моем плече? Трехцветный флаг старой России? По всему выходит, Илья, что ты воюешь против своего прошлого. Хотя нет, – вдруг крикнул Ипатов и поднял кинжал, – ты воюешь против своего будущего! Что тебя ждет? Даже если ты уйдешь живым из этого дома, а я останусь здесь навсегда – что?.. Приедешь после войны домой – если, конечно, победишь – и айда в лагеря лет на двадцать пять! Зачем тебе все это?

– Наверно, зачем-то нужно, Леня, – сказал Каледин. – Зачем-то нужно, если я, человек с фамилией, происхождением – да и что греха таить, убеждениями белогвардейца! – воюю против тебя. Что-то есть… Тут я пошел даже против своих: ворам нельзя брать в руки оружие на стороне государства. Хотя какие они свои?

– Ну, скажи! – широко осклабился Ипатов. – Скажи красиво и с пафосом, что ты воюешь не за Сталина, не за Советскую власть, а за Россию, и не за кровавый режим, а за родину. Так, да?!

– Ты сам все сказал, – отозвался Илья и, бросившись на Ипа, одним ударом сбил и перевернул того на живот, а вторым взмахом руки вогнал нож по рукоятку под левую лопатку власовского капитана. Ипатов затрясся всем телом, попытался перевернуться и лягнуть Каледина левой ногой, однако ему удалось только лечь на бок. Он тяжело дышал, из угла рта выбивалась тоненькая струйка крови. Каледин смотрел и ждал, пока он сподобится что-то выговорить – а ведь тот явно что-то хотел сказать. И все-таки сказал:

– Дурак ты… Илюша. Рано… рано меня убил. А ведь я… мог бы тебе сказать, кто… кто на самом деле… завалил… Леву… Па-лив… Там на самом деле… все было по-другому… ты даже представить себе не мо… Лагин… он… ты…

Каледин не думал, что он еще способен на такие сильные эмоции. Его как молнией прошило. Его затрясло, как мальчишку. Сразу – живо, как вчера – вспомнился мокрый двор, тело с беспомощно раскинутыми ногами в желтых ботинках, выстрелы, крепкие руки, держащие предполагаемого убийцу, губы Альки, произнесшие это жестокое: «Не верю!» Каледин упал на колени рядом с дергающимся Ипом и, схватив того за плечо, рявкнул:

– Ну, ты! Хоть перед смертью побудь человеком! Облегчи душу… Ну? КТО?!

Тот раскрыл в рассеянной ухмылке длинный язвительный рот. У него стекленели глаза. Зубы были в крови. Было ясно, что Ленька Ип уже никогда не развяжет свой длинный язык.

Каледин выпустил плечо Ипа и сел на пол. Всю хмельную радость от выигранного боя, от взятой крепкой позиции врага смахнуло черным крылом прошлого. Как там сказал Леонид: «По всему выходит, Илья, что ты воюешь против своего прошлого»? Так?

В то же самое время и ефрейтор Солодкин разделался со своим противником и сразу же забрал трофейный «золинген», чем, по выражению его плутоватой физиономии, был доволен куда больше, чем удачей в бою.

И тотчас же в зал ворвались бойцы под командованием капитана Санаева. Он увидел поднимающихся с пола Каледина и Солодкина. Он еще успел увидеть, как дважды дернулся перед смертью изменник Ипатов. Капитан Санаев обнял своих героев и сказал:

– Спасибо, ребята. Ну… Родина вас не забудет! А я буду ходатайствовать о вашем награждении!

…Родина действительно не забыла Илью Каледина. Он еще успел взять Берлин. Еще успел вернуться в праздничную, светящуюся от салютов и счастья Москву, но уже не успел посетить Желтогорск, в котором не был много лет: в августе 1945 года он был арестован, судим и отправлен куда надо. На этот раз – на Север.

Ефрейтора Солодкина эти милости системы, кажется, тоже не обошли стороной.

8. Теплоход «Сталин», Северный морской путь, апрель 1946-го

Все заключенные, которые имели глупость сесть в трюм, задохнулись. Все до единого. Конечно, никто не спрашивал их, прежде чем согнать ударами прикладов в трюмное помещение, а остальных распихать по иным отсекам огромного корабля. Капитан корабля и начальник партии зэков были в бешенстве.

– И что я теперь отвечу, если дадут телеграмму из Управления лагерей? – орал доблестный морской волк. – Что у меня трюм вообще не рассчитан на перевозку людей и что все там могут задохнуться? Разве и до того, как отправиться в рейс, это не было известно? Лучше б я уголовников туда загнал, этим тварям все равно – чем раньше подохнуть, тем лучше! В прошлый раз вон возил этих «расписных» на Колыму, так у меня двадцать человек животы себе вскрыли, чтобы не ехать! Это они на Сахалине нахватались… самураи, мля! Все эти «пацаны» да «фартовые» – одна сволочь, один другого гаже!

Начальник партии попросту промолчал. Он не сказал, что могло было быть еще хуже, если бы не несколько активных заключенных, которые предупреждали своих товарищей о том, что им под любым предлогом следует отказываться от загрузки в трюм. В результате туда затолкали самых слабых и безответных, и страшный механизм естественного отбора, отшлифованный подогнанным под нужды времени ГУЛАГом, сработал.

В палубных помещениях корабля, где находились выжившие заключенные, шла совершенно иная дискуссия. Особо жарко было в боксах у урок. Уголовным, в отличие от многих политических, отчего-то было разрешено фактически свободно передвигаться по всему кораблю, за исключением охраняемых помещений, и оттого вечером на палубе можно было стать свидетелем интереснейших сцен, в которые только в редчайших случаях вмешивалась охрана. Охранники тоже люди, плавание было длинным и скучным, а уголовники закатывали целые концерты «блатной» музыки. Иной раз они состояли не только из веселых блатных песен, но и забавно смотрящихся со стороны стычек.

Конвой сгонял уголовных с верхней палубы только на ночь. Но до ночи еще нужно было дожить. В особенности когда на одном корабле с тобой, бок о бок – никуда не деться с корабля в ледяной Арктике – плывут такие люди, как знаменитый в уголовном мире вор Мастодонт. Блатные звали его Большой Маст и уважали за громадную физическую силу, за бесстрашие и еще за то, что он ревностно чтил воровские законы.

На четвертый день плавания Большой Маст решил сыграть в карты и выбрал себе в партнеры расторопного кавказского вора по прозвищу Гавана и еще одного, которого свои звали Солод. Отказываться от игры в компании такого уважаемого человека, как Большой Маст, естественно, никто не стал. Блатные сгрудились вокруг стола, предвкушая большую игру. «Буру» Мастодонт отверг и заявил, что будет играть в «двадцать одно» на деньги и пайку. Хотя на пайку играть и было запрещено блатными же законами. Но это был не единственный закон, который чуть погодя нарушил Мастодонт… За тем, чтоб никто не передергивал, не тянул из рукава и вообще не смел плутовать в игре со своими, должны были следить два других уважаемых человека – Лед и Саня Кедр. «Встать за игрового», как говорили сами блатные. Кедр ехал из Таганской тюрьмы, где он просидел последние три года, а вот Лед присел недавно: рассказывали, что он умудрился свинтить в третий раз – теперь уже со строительства Волжской железнодорожной рокады – и продержаться в бегах аж до окончания войны, но неудачно влетел в блудняк в Златоглавой нашей, где столько соблазнов. О своих подвигах Лед предпочитал не распространяться, по собственному опыту зная, что его биографию прекрасно напишут и без его участия.