Читать книгу "Фантомная боль - Арнон Грюнберг"

— Возникла очень неловкая ситуация, к счастью, один симпатичный психиатр из Рима одолжил мне немного денег.

Парню наконец надоело мыть руки, и он ушел. Я почему-то вспомнил «Письма моему трубочисту».

— Приятно знать, что в Риме есть симпатичные психиатры, будем на коленях благодарить Господа за то, что он посылает нам симпатичных психиатров из Рима.

— Оставь свои шуточки, я не могу их больше слышать.

— Это не шуточки, такой уж я есть.

— Я плакала.

— Когда?

— Когда не приняли мою кредитку.

— Никогда не плачь из-за кредитной карточки. Поверь, не пройдет и недели, как твоя карточка снова заработает как ни в чем не бывало. Ах, вот еще, пока не забыл, к нам приходили трубочисты, я все тебе подробно расскажу, когда вернусь.

— А ты скоро вернешься?

— Очень скоро, но вначале я должен кое-что закончить — такие карлики не каждый день встречаются. Я тебе завтра позвоню и еще кое-что расскажу.

— Что с тобой, Роберт?

— Целую.

— Я спрашиваю тебя, что с тобой, а ты говоришь «целую». Ты знаешь, как неприятно, когда тебя игнорируют?

— В данную минуту у меня нет для тебя никаких ответов. У меня в голове одни только вопросы и никаких ответов. Мне нужно вначале все обдумать, прежде чем я смогу сформулировать ответы.

— Ты не книгу пишешь, Роберт, ты разговариваешь со мной.

— Крепко тебя целую. И не плачь из-за кредитной карточки. Это абсолютно неважно. Никогда не плачь из-за кредитной карточки.

— Целую.

Я повесил трубку и подставил голову под кран. Может, это действительно неплохая идея — карлик и трубочисты. Я достал из внутреннего кармана записную книжку, которую мне вручил Капано. На первой странице было написано:

«Дама + метеоролог. Мата Хари. Мать скоро умрет».

Ниже я подписал:

«Карлик и трубочист».

Сделав эту пометку, я вернулся обратно в бар.

* * *

В баре сидел только карлик. Он тасовал карточную колоду. На столе все так же одиноко стояла ополовиненная рюмка кальвадоса, через сиденье была перекинута моя синяя куртка. Плащ Ребекки исчез.

Карлик с невозмутимым видом, словно автомат, продолжал тасовать колоду.

— Куда она делась? — спросил я, указывая на место, где сидела Ребекка.

— Она скоро приходить, — сказал карлик, но мне вдруг пришло в голову, что Ребекка никогда не вернется.

Женщина, которая вошла в вашу жизнь со статуэткой, изготовленной страдающей псориазом подругой, вдруг молча исчезает в баре в Олбани. Этого можно было ожидать, но меня это почему-то до ужаса расстроило. Шесть часов назад я больше всего хотел, чтобы она навеки исчезла, но ведь это было целых шесть часов назад!

Карлик перестал мешать карты и грустно смотрел на колоду. Возможно, он надеялся, что я с ним сыграю, но я не люблю карты.

Тут я увидел Ребекку, входящую через дверь-вертушку. Она подошла ко мне, вся продрогшая.

— Где ты была?

— На улице, — ответила она, — решила сделать кружок пешком. Ты так долго не возвращался из туалета!

— Ну кто гуляет по улице в такую погоду, да еще в таком плаще?

Плащ Ребекки был весь в подозрительных пятнах.

— Это от воска, — объяснила она, заметив мой взгляд, — я довольно небрежна с одеждой.

— Ты небрежна с плащами и с противозачаточными таблетками?

— Ага, — подтвердила она.

— У вас беспокойный брат, — отметил карлик.

— На то и братья, — наставительно произнесла Ребекка.

— У меня есть лишь сестры. — Карлик воздел свои крохотные ручки к небу, как будто в этом был главный источник его страданий.

Мы хотели с ним попрощаться, но карлик сказал:

— Пока-пока. Приходи завтрак. — И подмигнул нам, словно ему что-то такое было про нас известно. Словно ему все-все было про нас известно.

В лифте я спросил:

— А этот тип в ковбойской шляпе, он случайно не ходил с тобой на прогулку?

— Нет, что ты, он поднялся к себе наверх, он такой зануда.

Я посмотрел ей в глаза — глаза женщины, которая небрежно обращалась с плащами и с противозачаточными таблетками.

Некоторые люди страдают из-за того, что не могут понять, зачем живут. У них как будто есть все: и выпить, и закусить, и крыша над головой. Но от того, что у них есть все, им вроде как незачем жить. Если б такие люди были книгой, критик наверняка бы сказал: «Неплохо написано, но только непонятно зачем». И эта бесцельность существования, похоже, их невыносимо гложет.

Таким человеком, как мне казалось, была и Ребекка. В том, что она страдает, можно было не сомневаться. Если б она не страдала, она не согласилась бы поехать со мной в Атлантик-Сити, а затем в Олбани. Вся ее жизнь была сплошным волонтерством, при том что сама она для волонтерства совершенно не годилась.

А еще есть люди, которые страдают для того, чтобы не жить. Ради того, чтобы систематически уклоняться от жизни, они сделали страдание своей главной жизненной задачей.

Мы вышли с ней из лифта.

— Ты считаешь меня плоской? — неожиданно спросила Ребекка.

— Как это — плоской?

— Ну то есть вверху…

— Нет, я не считаю тебя плоской.

Что-что, а плоской ее никак нельзя было назвать.

Люкс произвел на меня еще более удручающее впечатление, чем вначале. Я повесил свои вещи на один из офисных стульев, придвинутых к столу для совещаний.

Ребекка уже легла. Она умела очень быстро раздеваться.

— Ты хотя бы не жалеешь, что лежишь здесь сейчас со мной? — спросила она.

— Нет, — ответил я, — ты об этом уже спрашивала. Я ни о чем не жалею, у меня вообще нет привычки о чем-либо жалеть.

У нас была широкая постель. Ребекка лежала ближе к тумбочке, на которой стоял телефон и старая модель радиобудильника. Она прижала ступни к моей ноге. Наверное, для того, чтобы согреться.

— Господи боже, — сказал я, — да у тебя не ноги, а ледышки. Ты когда-нибудь слыхала о кровообращении?

— У меня к тебе маленькая просьба, — начала она.

— Слушаю.

— Сделай что-нибудь такое, что меня бы шокировало.

Ее просьба меня поразила. Я не мог припомнить, чтобы кто-то раньше просил меня о чем-то подобном.

— Если я лягу в ванной, тебя это шокирует?

— Да, — сказала она.

— Тогда я пойду лягу там.

Я положил в ванну одеяло, но уже через пятнадцать минут понял, что всю ночь так не протяну. Я вернулся и снова улегся рядом с ней, поцеловал ее и сказал: