Читать книгу "России ивовая ржавь (сборник) - Анатолий Мерзлов"

Над головой что-то мяукнуло.

– Максик, прости, я спьяну потеряла тебя. По запаху табака поняла, что рядом не ты. Куда ты пропал в натуре? Я тебя ждала, не этого… Последний стакан был лишним. Если бы не блеванула… ик, ик, потеряла бы тебя навсегда. Прости, Максик, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь?

Падая с лавки, Макс ушиб плечо.

– Элька, заметано. Дерни за руку, кажется, плечо выбил.

Элька угоднически взялась за руку и, едва удержавшись на ногах, дернула – сустав хрустнул, но боль сразу притупилась. Он начал приходить в себя: Элька извивалась перед ним, похожая на гуттаперчевую куклу. Она никогда не была девочкой с тормозами, но сегодня она удивила его. «Если она смогла в безнадежном состоянии встряхнуться и догнать его… Может, действительно любит!» Мозги закрутились на опережение. Горечь отлегла, и он мысленно попросил прощения у неба за «суку», которой окрестил всю женскую принадлежность. Под ускоренно бьющимся сердцем подзуживало раненое самолюбие – захотелось сатисфакции, здесь и сейчас. Ущемленному самолюбию желалось восполнить то, чего недобрала природа молодости. Он сжал Элькины особенности, выступающие ему вызовом, Она пискнула от неожиданности, чертыхнулась, но тут же обвисла на нем, сдаваясь без сопротивления. Раньше у них случались моменты, когда Элька тоже сдавалась, но он сам не шел дальше: прагматический разум останавливал его. Подогретый Бахусом, а, возможно, получивший горький урок, Макс подумал: «Как же я был одинок до ее прихода? Может быть, желание обладания и есть форма проявления ответной любви?»

Элька начала киснуть, а он, в противовес ей, делался все трезвей. Бесцеремонно притянув его на лавку, с проснувшимся ожесточением, она неуклюжими рывками попыталась снять с него рубашку – пуговицы с треском отлетели.

– Прямо здесь… и сей-час или никогда! Евнух ты недобитый или мужик?

Со стороны Элька казалась жалкой: растрепанная голова неуправляемо моталась по сторонам, выражения глаз он в темноте не видел, но именно в таком состоянии он захотел ее до озноба, до невозможного отступа. Ее жаркое дыхание искало его участия. Он не желал более думать ни о какой морали – он хотел ее.

Максим вырос в благополучной семье, но кто не знает, как притягательна азбука улицы?!

По-настоящему совершенным может стать испытавший на собственной «шкуре» двойные стандарты окружения. Аскеты призваны матушкой-природой сбивать накал поиска. Разве кто-то из этих ледышек стал айсбергом?! «Глыбы» восстали из противоречий, из мракобесия осуждений. Именно сумасбродством подпитывают свое божье предназначение гении. Их могло быть значительно больше, чем известно истории, но идеология – великая наука. Управлять нестойкой психикой, возможно, и правильно… только самые непотопляемые оставили несмываемый временем след. Никто не сможет назвать степень и качество воздействия на будущность другой формы – под именем «свободная мораль?»

Сдерживающий фактор света перешел в область домысла – темнота сгустилась до блеска Элькиных шальных глаз. Редкие домики дачного поселка светились окнами – большинство из них погрузилось во мрак безлунной ночи. Озноб близкого обладания завладел Максом настолько, что ему с трудом удавалось концентрировать мысли в одурманенной голове. Не такую близость он холил в своей голове. «Надо что-то придумать…»

Элька висла на нем, открывая возбужденным шепотом новые влекущие подробности. Макса несло легким летучим облаком в заветную сказочную даль.

Сколько потерявшихся во времени и пространстве мужиков лишилось управления, зачастую от миража. Много позже выявляются истинные ценности – редкие впоследствии способны на самобичевание. А и зачем?! Какой прок в пустой энергии? Впрочем, иногда моральное удовлетворение – тоже прок.

Поборов остроту искушения, Макс мягко выпростался из вязких объятий, взял Эльку за руку и потащил за собой.

– Не хочу никуда, – упиралась Элька, – здесь…, давай останемся здесь… Не мужик ты, ты-ты-ты… – медуза.

– Эличка, я хочу по-человечески, потерпи чуть-чуть.

Он остановился у аккуратного кирпичного домика – окна молчали темнотой. На калитке замок и никаких признаков присутствия – у колодезного сруба застыл в недоумении белый красавец-кот.

Элька начала что-то понимать.

– Правильно, как все п-просто, снимем меблированную комнату в аренду на одну-единственную ночь. Плата – в подарок влюбленным. Правда, Максик, ты счастлив?!

Максим перелез через заборчик, подвернувшимся под руку металлическим прутом, вывернул дужку замка.

– Прошу, сударыня, в апартаменты, не «Астория», но лучшее в этом районе.

– Мы не гордые, М-максик…

Тронув в щипковом реверансе юбку, Элька нестойко последовала за ним. Максим помнил с детства, как они с отцом, приехав на дачу за сто пятьдесят километров от дома, не нашли ключа. Отец побалагурил., достал перочинный нож и отодрал штапики – через выставленное стекло они забрались в домик. Максим запомнил этот день – на следующее утро на его удочку поймалась огромная щука.

Не задумываясь, тем же манером, он вытащил стекло, открыл изнутри замок и впустил Эльку.

…Он упал на стоящий, тут же на веранде, между двумя кадками с растениями диван, и раскинул руки – Элька, не мешкая – на него, с лету опалив его губы горячей смесью спиртного с женской особенностью. Под руками легко поддалась резинка трусиков… Элька, вдруг, странно охнула и осела на него свинцовой тяжестью неуправляемого тела.

– Давно за вами охочусь, ироды проклятые, получайте, – раздался свирепый хриплый голос у них над головой, – осина изгонит нечистую силу.

Тело Эльки дернулось – Максим попытался выскочить. В ярком свете, ударившего в глаза светильника, ее тело замертво вытянулось рядом с ним, продолжая улыбаться самоуверенно-нагловатой Элькиной улыбкой. Такие желанные, еще мгновение назад, ее стройные ножки заголились до ослепительной белизны нательного белья. Максим пока не осознал, какой смерч пронесся над ними. За спиной заголосили – он увидел седую крупную старуху – в руках она судорожно сжимала толстую палку.

Простое мальчишество и коварство окружения лишили Эльку будущего. За несколько мгновений Максим поседел. Тоска, поселившаяся у него в сердце, оставила одно-единственное желание: навсегда заклеймить себя отшельничеством. Он уехал далеко от того места.

…Проклятое время – оно стирает соблазнами в памяти горькие уроки жизни. Он загорелся вновь, чтобы уже окончательно поставить точку на потрепанной странице местами истертого прошлого.

Встать, суд идет!

Эти слова инородным телом увязли в Мишкиной голове, множась эхом в провалах сознания. Последний месяц хотел уснуть, чтобы на какое-то время забыться, но не мог, а сейчас боялся: при очередном провале он вздрагивал, слыша издалека свой неузнаваемый голос.

– Ну, ты, парашник, зяво закроешь? – возвращался он в действительность от пинка.