Читать книгу "Как я был телевизионным камикадзе - Леонид Кравченко"

Таким вот неожиданным образом я узнал о достоверности слухов по поводу моего возможного перемещения. Стала ясна и роль в этом ближайших сподвижников Горбачева.

Через два года выяснилось, что в этом разговоре лукавил и сам Горбачев. Работавший до августовских событий секретарем ЦК по международным вопросам Валентин Фалин рассказал мне, что как раз тогда, в апреле, Горбачев вызвал его к себе и предложил: «Слушай, Валентин, займи место Кравченко на телевидении. Жаль парня – совсем его затравили. Давай подберем ему место посла за рубежом».

«Я выслушал Горбачева, – вспоминал Фалин, – сказал:

– Кравченко заменить не могу, он настоящий профи. Не знаю, как Леонид Петрович поступит, а сам я готов написать заявление об отставке хоть сию минуту.

Горбачев развел руками:

– Ну что ты, Валентин, обижаешься? Не хочешь – не надо! Оставайся на своем посту, да и Леонида трогать не будем».

Глава 23

Экономисты и политики не нашли общего языка

В начале 1991 года все острее обсуждались проблемы экономической реформы в стране. Крупные ученые-экономисты разбились на два лагеря – радикалы и либералы. Радикалы ратовали за проведение радикальных реформ. Наиболее яркие из них сплотились вокруг Григория Явлинского, выдвинувшего идею «500 дней», именно столько они отводили для осуществления экономических реформ. Более умеренные во главе с председателем правительства Николаем Рыжковым и академиком Абалкиным рассчитывали осуществить реформу в течение шести лет.

Тем не менее в жизни вовсю уже шли эксперименты. Бурно развивались кооперативы, что поощрялось сверху. Это потом станет ясно, что именно в кооперативное дело в первую очередь хлынет криминальная братва. Но тогда всем казалось: дело затеяли благое.

В целях демократизации производственного управления на уровне предприятий провозгласили новомодным избрание директоров на общих собраниях трудовых коллективов. Вред, как потом выяснилось, это принесло огромный, но тогда казалось демократической реформой в производстве.

Выбор модели радикальной реформы в экономике стал темой трехдневных дебатов в ЦК КПСС. По инициативе М.С. Горбачева собрали лучших ученых-экономистов, политических деятелей, цвет депутатского корпуса. В основном дебаты шли вокруг программы «500 дней» и деприватизации, разгосударствления собственности. К единому мнению не пришли. Обвиняли даже радикалов в том, что они зовут быстро «вбежать» в капитализм. Неожиданно споры экономические перешли в противостояние идеологическое.

В последний день горячих дебатов я уговорил Горбачева в прямом эфире объяснить миллионам телезрителей суть намечаемых реформ. Он не отказался, более того, согласился, чтобы передача велась напрямую из кабинета председателя Гостелерадио СССР. В моем кабинете я вызвался быть и ведущим.

Все началось с казуса: поднимаясь на руководящий этаж, мы неожиданно застряли в лифте. Это вызвало раздражение. Но еще больше раздражения вызвали некоторые мои вопросы, которые были очень неудобными для президента. Но это были вопросы от имени миллионов телезрителей, которые очень сомневались в необходимости радикализации реформ и приватизации государственной собственности.

Михаил Сергеевич злился, но в эмоциональном стремлении защитить свою позицию умело находил убедительные аргументы. Когда же приводились не менее веские контраргументы, он, распаляясь, говорил очень убедительно, обещая быстрый рост экономики без больших потерь в социальной сфере.

После передачи я, как всегда, подарил Горбачеву на память кассеты с записью передачи. Но тут он спросил, а не устраивал ли я для него провокацию. Как мог, я успокоил президента и попросил внимательно посмотреть, что получилось. Три дня от него не было звонка. Я насторожился и без предварительного согласования, уточнив, что Горбачев на месте, отправился к нему. Принял он меня даже с радостью и буквально с порога сказал:

– Слушай, Леонид, я ведь вначале обиделся, подумал, что ты заодно с моими оппонентами. Но вот вчера дома посмотрел вместе с Раисой Максимовной, и она успокоила. Говорит, Кравченко специально обострил беседу, чтобы возбудить тебя, заставить защищать свою точку зрения не дежурными словами, а глубоко аргументируя свою позицию. Скажи, Леонид, это действительно такой замысел был или все же провокация?

В ответ я лишь подтвердил догадки Раисы Максимовны. На что Михаил Сергеевич примирительно предложил:

– А давайте вместе еще одну такую провокацию устроим.

И мы вскоре провели еще одну передачу с Горбачевым на тему экономической реформы.

Разнополюсные позиции в оценке экономических и политических реформ раскололи политбюро, раскололи общество, раскололи прессу. В это время даже «Правда», «Известия», не говоря уже о таких набиравших силу демократических изданиях, как «Московские новости», «Огонек», «Московский комсомолец», «Литературная газета», журналы «Новый мир», «Знамя», газета «Аргументы и факты» и другие, твердо стояли на стороне радикальных экономистов. Дмитрий Валовой («Правда»), Отто Лацис («Известия»), Андрей Нуйкин, Юрий Карякин, Николай Шмелев, Юрий Черниченко и много других писателей-публицистов остро критиковали пребывающую в стагнации экономику и призывали политическое руководство страны к решительным действиям. Многие из них потом разочаровались в гайдаровских реформах…

Вот что позднее написал один из талантливых публицистов – Андрей Нуйкин: «Еще до начала шоковой терапии я не раз пробовал (и надо полагать, не только я) протестовать против намерений отпустить цены и открыть перед западными товарами границы, после чего и конкуренция введется, и прилавки под тяжестью товаров затрещат. Товары, конечно, хлынули – их в мире переизбыток, но конкурировать с ними наш производитель не мог и изначально, и тем паче в итоге «терапии». Уже к концу 1993 года отечественное производство упало на 40 процентов, а цены выросли в пять тысяч раз (на электроэнергию и тепло в одиннадцать тысяч раз). Зарплаты же, где их еще выдавали, стремительно покатились вниз по сравнению с советскими. При этом сбережения населения оказались конфискованными…» Ко многим из нас – самым яростным критикам существующей экономики, существующего режима – придет более рассудочное, более хладнокровное понимание ситуации. Пройдет эйфория. Но тогда из плоскости экономической «драки в прессе» перейдут в плоскость идеологической борьбы. Да и в самом политбюро сформируются две линии: яковлевская и лигачевская. Первая будет считаться прогрессивно-либеральной: всячески будут поощряться воспрянувшие в Прибалтике, на Кавказе националистические тенденции, парад суверенитетов, решительно поддерживаться многочисленные публикации в демократической прессе с разоблачениями сталинских репрессий, рассказываться о подавлении прав и свобод граждан. Будут открыты новые «белые пятна» истории, пересмотрены с резко критическими оценками коллективизация, индустриализация в СССР, развенчают социализм и явно принизят великую победу народов СССР в Великой Отечественной, очернят имена героев: Павки Корчагиа, Зои Космодемьянской, Виктора Гастелло, молодогвардейцев… С ухмылкой будут вспоминать ударные комсомольские стройки и откровенно нападать на нашу армию, в которой ничего хорошего не увидят – все заслонит дедовщина. Складывалось впечатление, что кто-то очень умело управляет этими процессами и в стране, и за кордоном. Ведь в конечном счете нас хотели лишить исторической памяти, исторических побед и великого чувства патриотизма, которое является святым для любой страны, для любого народа.