Читать книгу "Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн"

Что же он такого сделал, раз о нем заговорили русские, столь озабоченные вопросами безопасности? Попробуем сделать собственную оценку на основе имеющихся документов. По словам Элизабет Монро, которая основывается на документальных источниках, в то время Ким рассчитывал поступить на государственную службу3 и обратился с соответствующим запросом. Из трех названных им поручителей двое — причем оба преподаватели Кембриджа — не смогли рекомендовать Филби для административной работы ввиду его слишком сильных политических симпатий. Ким, очевидно только что вернувшись из Вены, помчался в Кембридж, чтобы как-то уладить эту проблему. Было согласовано, что он не станет участвовать в конкурсе, и, таким образом, сомнения его поручителей официально так и не были зарегистрированы. Его отец, Сент-Джон Филби, узнав об этом, пришел в ярость. Он требовал, чтобы сын боролся до конца, но Ким не стал. По-видимому, с того самого момента, когда возникли трудности, он постарался сделать все, чтобы никто впоследствии ему этого не припомнил. Вероятный вывод из всего этого заключается в том, что в жизни Кима Филби произошла важная перемена, после которой он стремился очистить свой послужной список.

Это был как раз период его работы в Review of Reviews. Одновременно он проходил у русских подготовку во время тайных встреч в «отдаленных местах» Лондона. Его личный доступ к полезной непубличной информации в то время был, конечно, минимален, и едва ли он знал больше, чем я, который трудился в рекламной фирме, выдумывая звучные слоганы для Bovril или пародии для Guinness.

Во введении к своей книге Ким делает странное утверждение, относящееся к упомянутому периоду: «За первые пару лет мне удалось не так много, хотя я опередил Гордона Лонсдейла, раньше его на десять лет проникнув в Школу восточных исследований лондонского университета» (Школа востоковедения — School of Oriental and African Studies (SOAS). Не знаю, почему в середине 1930-х у Кима должны были возникнуть какие-то связи с этой школой (в 1938 году она была переименована в Школу восточных и африканских исследований (Школа африканистики и востоковедения), хотя обычно использовалось старое название), и можно лишь предполагать, что он нуждался в информации о Ближнем Востоке или других территориях в связи со своей работой в Review of Reviews. Гордон Лонсдейл учился в вышеупомянутой школе в 1955–1957 годах. По-видимому, Ким имел в виду «двадцать лет»: вполне очевидно, что, ссылаясь на свое «проникновение», он имеет в виду период 1930-х годов. Странно, однако, ведь он мог пойти в SOAS в 1946–1947 годах, чтобы перед своим назначением в Стамбул взять уроки турецкого; в Дипломатической службе это было общепринято.

В 1936 году Ким вступил в англо-германское товарищество и участвовал в неудачной попытке выпуска отраслевого журнала. Несмотря на то что это якобы было связано с посещениями министерства пропаганды в Берлине и знакомством с самим Риббентропом и хотя сам Ким утверждает, что публичные и секретные связи между Великобританией и Германией тогда представляли серьезный интерес для русских, я все же склонен считать, что едва ли он раздобыл какую-то важную секретную информацию. Открытое сотрудничество между Великобританией и Германией вряд ли требовало привлечения хорошо обученного и способного тайного агента (который к тому же подвергся бы большому риску). Можно ли было деятельность англо-германского товарищества считать составляющей тайных связей между двумя странами? Большая часть представляла публичный материал, о котором добросовестный журналист обычно расскажет намного лучше, чем секретный агент. Возможно, разведка и могла там почерпнуть для себя кое-что полезное, но, скорее всего, русские считали участие Кима Филби отчасти как своего рода помощь в борьбе с одолевавшими его левыми взглядами, а отчасти как этап его подготовки в качестве советского иностранного агента.

С начала 1937 года и вплоть до лета 1939 года, за исключением ряда непродолжительных периодов, Ким находился в Испании. Здесь наконец он нашел большое количество стоящего материала для репортажей. Правда, его работа не давала ему доступа к британской секретной информации и, возможно, также никакого официального доступа к секретным сведениям испанских националистов; но военный репортер, состоящий при штабе одной из воюющих сторон, неизбежно узнает много ценной для себя информации. Нам лишь неизвестно, сколько других источников имели русские и испанские республиканцы среди националистов. Гражданская война или любое произвольное деление единой страны на две части — как долгие годы происходило с Западной и Восточной Германией — дает обширные возможности для вербовки агентов. Ведь, несмотря ни на какие границы, сохраняются семейные и родственные узы, а также другие связи между людьми, невольно оказавшимися по разные стороны баррикад. Для русских Ким Филби мог представлять ценность не благодаря уникальному доступу к информации, а благодаря холодному аналитическому складу ума, который он привнес в свои репортажи при выполнении заданий, и объективности, которую унаследовал от рождения.

Даже на этом раннем этапе Ким, должно быть, произвел на своих русских хозяев сильное впечатление. Возможно, они и мечтать не могли о лучшем оперативном руководителе. Агенты ведь всегда набивают себе цену, жаждут больше денег, сообщают те сведения, которые, по их мнению, вы хотите от них услышать, пропускают назначенные встречи (за исключением дней, когда им выплачивается вознаграждение), навязывают свои личные проблемы, ведут себя несдержанно и вечно трусят. Лишь немногие способны составить действительно грамотное донесение. Обучение, если в нем есть смысл, может несколько улучшить их работу, но оно не способно наделить человека мозгами, дать образование и при этом оно, естественно, не изменит его характер. В Киме русские, должно быть, увидели агента, который был не только чудесным образом лишен упомянутых недостатков, но мог усвоить сложные инструкции и выразиться необычайно четко и лаконично — как устно, так и на бумаге. А кроме того, Филби был идеологически предан делу и, очевидно, требовал совсем небольшой платы либо вообще ничего не требовал…

До сих пор я говорил о довоенной ценности Кима для русских с точки зрения его собственных разведывательных донесений. Но, возможно, он оказывал и другие услуги. В какой-то момент, прежде чем отправиться в Испанию в феврале 1937 года, он, по его собственным словам, предложил в качестве возможного агента кандидатуру Гая Бёрджесса. (Оказалась ли такая услуга для русских полезной или «медвежьей», не говоря уже о самих Гае и Киме, — конечно же другой вопрос.) Гай использовался не только как курьер для обеспечения Кима деньгами в Испании: его доступ к важным сведениям в тот довоенный период, хотя и ненамного, мог оказаться все же больше, чем у Кима.

До описанного момента вполне возможно, что Ким не нарушал британских законов или, по крайней мере, не совершил ничего такого, что могло привести к судебному преследованию в британских судах. Насколько мне известно, у него не было доступа к британской конфиденциальной информации. Но как корреспондент The Times при Британском экспедиционном корпусе в Аррасе он находился в совершенно ином положении. Хотя Филби еще не находился на государственной службе его величества, он, несомненно, подпадал под действие закона «О государственной тайне». Советский Союз подписал с Германией пакт о ненападении. Если бы обнаружилось, что Ким передает информацию о передвижениях и планах британских вооруженных сил, то в условиях военного времени он был бы обвинен в преступлении, наказуемом смертной казнью.