Читать книгу "Мемуары посланника - Карлис Озолс"

Граф Брокдорф любил на вечерах пить французский коньяк, и в небольшой компании при его участии бутылка коньяка быстро пустела. Лично ко мне и моей семье граф относился в высшей степени внимательно, и весной 1928 года просил разрешить ему осенью устроить первый обед в честь моих дочерей. Я был польщен оказанной мне честью, но, увы, граф окончил свое земное существование раньше этого маленького празднества. Вспоминая о нем, хочу сказать: граф Брокдорф-Ранцау был яркой личностью, цельным характером и воплощением этикета. Опытный дипломат, верный традициям рода и бисмаркской школы, аристократ и хороший политик.

После него в Москву был назначен послом фон Диргсен. Он приехал с женой, и посольство холостяка превратилось в более уютный семейный дом.

Дальневосточные посольства

В противовес Германии – посольство Японии, самое большое посольство восточных стран во главе с Токиши Танака. Он прибыл с большим числом секретарей и военных атташе. Сначала посольство занимало небольшой дом, потом переехало в отремонтированный великолепный особняк, принадлежавший известному московскому богачу Савве Морозову. Эти маленького роста люди, японцы, как бы пропадали в больших высоких залах морозовского дворца, но для больших приемов эти помещения чрезвычайно подходили. Японское гостеприимство, изысканная любезность, предупредительность как-то невольно рождали мысль, что, заняв эти громадные пространства, японцы мечтали и сами стать большими в великой России. Страна цветов и восходящего солнца была представлена великолепно. Посол Танака любил цветы, и во время обеда стол общей трапезы буквально утопал в них, несмотря на то что в Москве тогда их было мало и стоили они очень дорого. Японцы хитро понимали, как нужно себя вести в широкой, тороватой, гостеприимной Москве. Скромные, нетребовательные, они лучше всех учли психологический момент тонкости обращения и радушия, а такое понимание в мировой политике играет еще большую роль, нежели в чисто коммерческих отношениях. И русские купцы, в том числе Морозов, придерживались старой русской поговорки: «Сначала угощение, потом дело», а он вершил колоссальные многомиллионные дела. На вечерах у посла Танаки наряду с европейскими блюдами подавались и чисто японские. Всевозможные рыбные супы, рис в разных видах и под разными соусами и приправами. Я часто встречался с Танакой. Он мне нравился открытостью, громким смехом, мы часто говорили о политике, у меня никогда не создавалось впечатления, что Япония может состоять в союзе с Россией, если даже он направлен против Англии и Франции, как того хотела Германия, ее посол Брокдорф и СССР. Тем не менее старый китайский посланник, впоследствии умерший в Финляндии, в ответ на разные догадки и предостережения высказался мудро:

– У нас за тысячу лет до Рождества Христова был коммунизм, но ничего не вышло. Так и теперь бояться нечего.

Особое положение занимало посольство Афганистана, этого буферного государства между СССР и Британской империей. Король Аманулла пользовался этим, и в Афганистан СССР отправлял немало денег. Об Аманулле Москва любила говорить как о великом реформаторе, этаком афганском Петре Великом. Сравнение поспешное и необъективное, лишний раз подтвердилось, что от великого до смешного один шаг. Никогда не забуду, как испытанный дипломат, знаток Востока, персидский посол Ансари, когда Аманулла отправился путешествовать, сказал мне:

– Этот не понимает, что шею себе сломает.

Но Москва верила в Амануллу, поэтому отношение к Афганистану, как и к афганскому посольству, было в высшей степени предупредительно. Тем не менее не могу сказать, чтобы политика Амануллы нравилась афганскому посланнику Мохаммеду Нахим-Хану, тогда моему большому другу, который не очень любил большевиков и не слишком им верил.

Нахим-Хан получил английское воспитание, но строго придерживался религиозных правил своей страны. Помню, однажды в маленькой компании с дамами мы ехали в Троице-Сергиевскую лавру, верст за шестьдесят от Москвы, и там Нахим-Хан рассказал мне случай на обеде с большевиками у него в посольстве.

– За обедом кто-то из представителей НКИД презрительно выразился о религии моей страны. Я возмутился, но сдержался, а после обеда подошел к этому человеку и сказал: «В другой раз так не говорите, а то я могу вас убить».

И в этой спокойной угрозе сказался Восток и его нравы. У Нахим-Хана потом случились неприятности, и он вынужден был уехать. Прощаясь, он вполне искренне спросил меня, как авторитетное для него лицо:

– А долго ли еще останутся большевики?

Мне очень хотелось сказать ему приятное, обнадежить, но пришлось ответить одним словом:

– Долго.

Нахим-Хан был большим джентльменом и преподнес моей жене в подарок девять ящиков великолепных афганских орехов, фисташек, сушеных фруктов. Мы с нашими друзьями еще долго их не могли съесть. После Амануллы королем Афганистана стал его брат, а после его убийства Афганистаном стал править Нахим-Хан. С тех пор я его больше не видел. Но мне довелось встретиться с его третьим братом Сирдар-Ханом. Встреча произошла при очень оригинальных обстоятельствах. Рождество 1929 года мне с семьей случилось провести в Париже. На рождественском обеде в отеле «Кларидж» неподалеку от нас сидели два восточных человека, один из них был так похож на Нахим-Хана, что я, не задумываясь, подошел и спросил, не брат ли он моего друга Нахим-Хана. Получил утвердительный ответ. Мы познакомились. Он ехал в Москву, куда был назначен послом. Потом он навестил меня в Риге, в его честь, как брата моего друга, я устроил обед, который, конечно, носил совершенно частный характер. Помнится, в Москву приезжал Аманулла, большевики блеснули приемом, поразившим своей пышностью и щедростью. Это оказалось напрасной тратой, Аманулла был падающим метеором, и Афганистан может чувствовать себя счастливым, теперь им управляет Нахим-Хан, а я рад, что у меня был такой друг.

Можно было бы вспомнить и о китайском посольстве, но оно ничем не отличалось от других, и я могу не останавливать на нем внимания читателя.

Ближневосточные посольства

По политическим соображениям дальневосточные посольства всегда находились в неуравновешенном состоянии, зато ближневосточные, персидское и турецкое, наоборот, можно причислить к самым спокойным. В этих странах чисто восточные порядки стали исчезать. Новый король Пехлеви, бывший солдат, радикально реформировал Персию, а Кемаль-паша – Турцию. Частично их реформаторская работа напоминала ломку устоев России, и большевикам поэтому нечего было там искать. Да и повороты политики СССР с Запада на Дальний Восток и обратно требовали более спокойной и надежной опоры на Ближнем Востоке.

В этих посольствах жизнь текла тихо, мирно, и этим они выделялись среди других. Было больше времени и для личной жизни. Персидский посол Али Хали-Хан-Ансари женился на молодой красивой русской девушке, дочери царского генерала, а его сын, первый секретарь посольства, на красивой еврейке. Русская жена посла приняла магометанство, перестала быть Ольгой и стала Лейлой, во время поездок в Персию меняла европейский образ жизни и придерживалась строгих правил Корана. Она интересно рассказывала, как в этих путешествиях, например из Тегерана в Москву, она на персидской территории должна была закрывать лицо чадрой и ехать позади мужской свиты, сопровождающей посла. Все менялось после переезда границы, тут она ехала уже впереди всех.