Читать книгу "Мир юных - Крис Вайц"

В тот миг, когда мохнатая туша снова опускает на землю передние лапы, Питер поднимает свой гигантский меч. Ударить не успевает – туша бросается к нему, и вот Питер уже на спине и громко вопит. Медведь приближает к нему жуткую пасть, когда поспеваем мы с Грудастой. Я бью топором чудищу по плечу, лезвие рассекает мясо, входит в кость.

Во все стороны брызжет кровь. Медведь всхлипывает и кренится на меня. Делаю шаг назад, поскальзываюсь в луже крови. На меня надвигается желтоватая лапа, изогнутые когти ближе… ближе…

Удар принимает Джефферсон, выставив перед собой щит. Джеффа отшвыривает в витрину. Звон стекла, шлепок тела об стену.

Чудище идет за ним, снова лупит по щиту. Джефферсон тычет вверх мечом, и острие глубоко вонзается в медвежью шею.

Но проклятая зверюга не хочет умирать. Она крепко хватает зубами край щита и буквально гнет металл. Джефф кричит: рука застряла в креплении щита и проворачивается вместе с ним, причиняя дикую боль.

Питер опускает меч чудищу на шею.

Что тут скажешь? Древний оружейник явно любил свою работу. Ну и острое же лезвие, черт возьми! Голова легко отходит от тела – щит так и зажат в зубах, – и огромная туша с грохотом валится на бок.

Питер отшвыривает меч, помогает Джеффу вылезти из витрины. Они молча стоят, привалившись друг к другу, – сил разговаривать нет. Я падаю на колени, судорожно хватаю ртом воздух.

Тишина. Несколько минут мы прислушиваемся к журчанию медвежьей крови, стекающей на пол.

Потом дружно поворачиваем головы к Пифии.

Дышит она еле-еле. Глаза закатились. Щупаю запястье: пульс быстрый, сбивчивый, как у человека, который в панике мчит по темному дому.

Задираю Пифии рубашку. Под грудной клеткой – красная рваная рана. Дыра от осколка толстого витринного стекла. При каждом вдохе оттуда доносится свист, а вокруг собираются кровавые пузырьки.

Умник смотрит на меня.

– Сделай что-нибудь. Спаси ее.

– Нужен кулек.

Питер кидает на пол рюкзак, достает белый пакет. Вытряхивает из него энергетические батончики. Я вырезаю из пакета квадрат.

У себя в сумке нахожу рулон серебристой клейкой ленты, отрываю несколько полосок, аккуратно обклеиваю ими три стороны полиэтиленового квадрата. С помощью Умника переворачиваю Пифию на спину и прикладываю «повязку» к ране.

Кусок пакета движется в такт неровному дыханию Пифии. Выдох – полиэтилен надувается, вдох – опадает и закупоривает дыру. Свист исчез.

Она не выживет. Сосущую рану в груди мы закрыли – может, в легкое даже начнет поступать воздух, – но внутри у Пифии все сломано, я вижу. Слава богу, она без сознания. Пифия стонет и хватает пальцами воздух, грудь вздымается – будто уплыть отсюда хочет.

Я. Возьми ее за руку, Умник. Попробуй успокоить.

Смотрю ему в глаза. Он читает в них приговор.

Пифия вдруг начинает дышать часто-часто, как марафонец на дистанции. Потом делает глубокий выдох.

А затем легко, как вспорхнувшая с ветки птичка, перестает дышать совсем.

* * *

Мы несем тело Пифии по разноцветным галереям, вверх по широким ступеням из сверкающего мрамора, вдоль высоких балконов. Джефферсон ведет нас коридором, где на стенах висят картины и образцы каллиграфии, дальше через круглый дверной проем во дворик, который напоминает часть старинного китайского дворца. Стекло наверху потрескалось, и под черепичной крышей поселились птицы. В гнездах видны кусочки яркой пластмассы, но они не кажутся мусором; наоборот, выглядят мило и жизнерадостно.

Обтираем Пифии лицо и руки стоячей водой из пруда, укладываем тело на нижнюю ступеньку под остроконечной зеленой крышей.

Я целую Пифию в лоб и говорю: «Прощай». Питер складывает ей руки на животе. Закрывает глаза, шепчет молитву. Умник опускается на колени, прижимает голову к щеке Пифии.

Джефферсон садится на колени, поджав под себя ступни. Ловко; мои ноги такого ни за что не выдержат. Наверное, у него это в генах заложено. Все пробуем повторить, но получаем в лучшем случае позу лотоса.

Он начинает монотонный напев. На японском, видимо; звук идет глубоко из горла. Такое показывают в фильмах – стоя над умершим героем, кто-нибудь говорит: «Надо бы что-то сказать», и находится доброволец, который произносит нечто простое, но прекрасное. Песнопение Джеффа совсем не кажется простым; наоборот, оно очень сложное. Может, он ходил в какую-нибудь буддистскую школу? Ведь ходят же люди в школы еврейские.

Как странно, это – Джефф, и в то же время будто не он. Незнакомец, или просто часть души Джеффа сейчас где-то в другом месте. Там точно спокойней, чем здесь. Кажется, я его совсем не знаю. А ведь я не помню, чтобы он так отпевал Вашинга или кого-то еще! Похоже, Джефферсон провожает сегодня всех, кого забрала смерть. Может, и людей-кротов тоже. Такая вот духовная братская могила.

Тем временем все пытаются вести себя соответственно. Мы не знаем толком, что делать, поэтому просто сидим, положив ладони на колени и глядя по сторонам. Я думала, Грудастая будет рассматривать свои ногти или в зубах ковырять, с нее станется, – но она пожирает глазами Джеффа, будто хочет пересчитать все его поры. Несмотря на то что мы на похоронах Пифии, у меня кулаки чешутся дать фифе в морду.

Наконец Джефферсон обрывает напев, трижды хлопает в ладоши и встает.

– Пошли, – говорит он.

Оставляем Пифию покоиться с миром. Все, кроме Умника. Он еще долго-долго сидит с ней и держит за руку.

Джефферсон

Я все-таки ее не уберег.

Знаю-знаю, она сама решила ехать с нами, мы не могли ее удержать. Однако факт остается фактом: если бы я все это не затеял, Пифия была бы жива и невредима, дома на Площади.

Виноват не Умник. Он рвется чинить все, что сломано. Ум, наверное, даже обезвреженную бомбу заново соберет, если задачка его заинтересует. Я смотрю на него, он потерял голову от смерти своей – кого? любимой? – и понимаю: о последствиях похода Умник не задумывался.

Да, конечно, мы все умрем, чего переживать-то? Так было всегда, даже до Хвори. Разве до Случившегося кто-то мог похвастать, что будет жить вечно? Нет, люди просто старались не лезть на рожон и найти себе стоящее занятие или, не знаю, отвлекались изо всех сил – лишь бы не думать о конце.

Итак, пора устроить совещание и решить, что делать дальше.

– Не пойму, что мы решаем, – говорит Кэт.

Я не успел ей все объяснить.

– Идти спасать мир или не идти, – отвечает Питер.

– А, – кивает Кэт. – Я с вами.

– Кто тебя спрашивает? – фыркает Донна. – Ты – просто конфедератская шлюха, из-за тебя убили мою подругу.

– Я вам жизнь спасла!

– Точно. Геройский поступок: нашинковала бедного парня, когда он повернулся к тебе спиной.