Читать книгу "Асы шпионажа - Аллен Даллес"

Сведения из Германии поступали в Швейцарию настолько быстро, что советское командование получало их буквально через двадцать четыре часа после принятия решения немецким верховным командованием. Кто знает, может быть, события на советско-германском фронте приняли бы другой характер, если бы в критические 1942-1943 годы не было бы этого радиомоста.

Информацию в Швейцарии получал некто Рудольф Рёсслер (псевдоним Люси)[64]. Агентурную сеть, в которую входили Рёсслер, Фут и еще два радиста, а также большое число доверенных лиц, возглавлял венгр Александр Радо[65].

Рассказ Фута касается того периода, когда швейцарская контрразведка засекла с помощью радиопеленгации всех трех радистов.

Швейцарская служба безопасности располагала довольно эффективным подразделением радиоперехвата. Позднее стало известно, что она довольно длительное время прослушивала наши радиопередачи. Правда, тут не обошлось без некоторой наводки, полученной швейцарской полицией совершенно случайно, о чем я узнал уже после моего ареста.

Примерно за год до этого сотрудник радиоцентра аэродрома Женевы со скуки, поскольку прибытия самолетов в ближайшее время не ожидалось, стал крутить ручки коротковолновой шкалы, надеясь поймать что-либо интересное. Вдруг он услышал громкие позывные, передаваемые сигналами Морзе, что привлекло его внимание. Дело в том, что после начала войны радиолюбительство в Швейцарии было запрещено. Записав позывные и радиочастоту, он доложил о случившемся своему начальнику, который сообщил об этом в полицию.

Радиостанцию стали прослушивать, а вскоре и запеленговали. Она находилась в Женеве.

В ходе расследования был запеленгован еще один передатчик, работавший также в городе и имевший подобные же признаки. Это были рации Болли и Хамеля. Полиция предположила, что речь идет о британских передатчиках или же местных коммунистических, передававших информацию в Германию. Не исключено, что полиция уже тогда засекла и мой радиопередатчик, на котором я работал в Лозанне.

Почему швейцарцы в течение целого года ничего не предпринимали и занялись этими тремя передатчиками только осенью 1943 года, я не знаю. Возможно, они надеялись, что, перехватив побольше радиопередач, сумеют их расшифровать. Может быть, они заняли выжидательную позицию, полагая, что это – передатчики союзников. Вполне вероятно, что они так ничего предпринимать бы и не стали, если бы немецкий абвер не разъяснил им истинное положение дел и не оказал на них давление. Ответ на этот вопрос могут дать только швейцарские полиция и генеральный штаб.

Между тем осенью начались активные действия спецслужб. Для точной засечки передатчиков были привлечены радиопеленгаторы ближнего действия на автомашинах, но дело оказалось непростым, так как оба находились в густонаселенном районе города (они были именно поэтому нами там и расположены). Когда передатчик засекали на небольшой площади, использовался метод, применявшийся весьма успешно немцами и ими же изобретенный, для выявления радиопередатчиков союзников на оккупированных ими территориях. Во время работы радиопередатчика один за другим из электросети выключались бывшие на подозрении дома. Если при отключении света передатчик замолкал, то искомый дом был найден. Таким же образом были обнаружены рации Болли и Хамеля.

9 октября я сидел в кафетерии за завтраком и просматривал газету «Трибюн де Женев». И тут мне на глаза попалась небольшая заметка о том, что в Женеве обнаружен нелегальный радиопередатчик и обслуживавший его персонал арестован. В других газетах этого сообщения не было. Той же ночью я слышал, как Центр несколько раз вызывал Хамеля, но тот не отвечал. Я предположил, что случилось нечто ужасное. На следующее утро у меня зазвонил телефон, и на другом конце провода я услышал голос Радо:

– Думаю, что вам будет больно слышать это, но Эдуард чувствует себя очень плохо, так что пришлось вызвать врача. Осмотрев больного и проконсультировавшись со специалистами, он пришел к выводу, что его необходимо срочно положить в больницу.

Я выразил сочувствие, естественно для проформы, мозг же мой работал лихорадочно. Ведь сказанное означало, что теперь только мой передатчик оставался для связи с Центром (в душе я надеялся, что рация Болли уцелела). Голос Радо звучал взволнованно, что, впрочем, соответствовало теме разговора. Он опасался, как бы и самому не загреметь в «больницу».

На следующий день он позвонил снова и сказал, что навестит меня поздно вечером, чего никогда раньше не делал. Когда он пришел, то рассказал, что арестован не только Хамель, но и Маргарет во время обыска квартиры Болли. Хамеля взяли, когда он работал на передатчике. Одновременно произвели обыск на квартире Болли и арестовали Маргарет. Она была в постели с неким Петером, оказавшимся агентом немецкого абвера, которому удалось втереться в доверие к девушке. Для абвера его арест вместе с ней как соучастника оказался тяжелым ударом.

Мы так и не поняли, почему швейцарцы, столь долго бездействовавшие, вдруг развили бурную деятельность. Предварительное наблюдение за подозрительными домами они, однако, не установили, в противном случае они могли бы одним ударом взять всю агентурную группу, включая Радо. Тот навестил Хамеля через несколько часов после его ареста, когда полиция еще занималась обыском. К счастью, Хамелю удалось в последний момент перевести стрелки часов, висевших у окна, на положение «опасность». Если бы они показывали двенадцать часов, можно было бы входить без опаски.

О случившемся мы поставили в известность Центр. «Директор» выразил сожаление, однако распорядился продолжать передачу информации Люси в связи с ее большой важностью. Радо должен был воспользоваться помощью компартии и подыскать новых радистов. Его же одолевали заботы в связи с разгромом организации и страх из-за нарушения основных правил безопасности и возможности собственного ареста. В тайнике на квартире Хамеля он держал документацию – сводку финансовых расходов всей агентурной группы и копии переданных радиограмм. Кроме того, там же находилась и его книга, которую использовали для зашифровки радиограмм. Во время обыска тайник отыскали. И Радо, не без оснований, опасался, что полиция, воспользовавшись этими материалами, сможет раскрыть ключ кода и прочитать все перехваченные ранее радиограммы. Таким образом, в нашем распоряжении оставался только мой радиопередатчик и личный код.