Читать книгу "Нежные годы в рассрочку - Анна Богданова"

– Приехал, приехал, – недобро отозвался Жаклинский и добавил: – Я всё знаю, так что можешь не разоряться! Мне Метла уже намела! Любовь у вас, оказывается! – насмешливо проговорил он и, издеваясь, корча гримасы, запищал противно: – Ох! Ох! Ах! Ах!

– Так получилось, – сурово отозвалась Аврора – у неё пропало желание оправдываться и объяснять что-либо Жаклинскому – по правде сказать, у неё этого желания вообще не было, скорее, она считала своим долгом всё по-человечески растолковать Костику и остаться с ним друзьями.

– Понятно, дело молодое! – всё ещё кривляясь, сказал он, и тут вдруг дверь булочной открылась и оттуда выкатилась порядком потолстевшая за лето Женька Петюкина.

– Рогаликов не было, взяла калорийки! – крикнула она своим хрипловатым голосом, но, увидев Аврору, спросила с претензией: – А чо это она тут делает? Чо ты с ней разговариваешь? Пошли отсюда!

– Пошли! И вправду, Женька, не о чем нам с ней разговаривать! – И Костик, обняв Петюкину за плечи, всё дальше и дальше увлекал её по тополиной аллее, слегка тронутой робкой, приглушённой желтизной, что являлось предтечей осени.

«Вот оно что! Стало быть, не просто так он с ней шлялся перед Первым маем! Значит, он мне тогда соврал, что его Юрик об этом попросил!» – изумлённо думала Аврора и снова, как тогда, в ночной темноте, на поле, когда она стояла, окружённая парнями, в душе её появился неприятный осадок – словно омерзительное послевкусие от едкого, ядрёного, вызывающего слёзы лука.

Но, согласитесь, ведь подобное ощущение намного лучше, чем чувство вины. По-моему, нет ничего ужаснее терзающего, мучительного, снедающего чувства вины, от которого иной человек и помереть может.

Поведи себя Жаклинский иначе, не выбеги из булочной Женька Петюкина с калорийками, как знать – возможно, всё обернулось бы совсем по-другому. Хватило бы одного пытливого взгляда Костика, униженного молчания жертвы, и всё. Наша героиня с её внутренним, природным благородством, порой доходящим до полной дури, съела бы себя за то, что в отсутствие возлюбленного посмела связаться с Метёлкиным... Но расставание ограничилось лишь очередным приливом отвращения и некоторой брезгливости по отношению к бывшему своему возлюбленному. Жаклинский крутил роман с двумя девицами одновременно. Водил на голубятню не только её, Аврору, но и Петюкину. И если с Гавриловой он неумело целовался с барбариской во рту, чем они там занимались с Женькой – неизвестно. Хотя с годами Аврора поняла, конечно, что можно делать наедине с такой девушкой, как Петюкина. «Мужики – они ведь те ещё ходоки! Вполне возможно, что на мне Жаклинский собирался жениться, а с Женькой приобретал необходимый ему сексуальный опыт, чтоб в первую брачную ночь не облажаться!» – думала она спустя много лет.

* * *

Наступил сентябрь. Наша героиня стала каждый день ездить с Ненашевой в швейное училище и очень скоро поняла, что эта замечательная профессия, вознесённая матерью до небес, совсем не для неё. Авроре не хватало терпения, её воротило от портновских ножниц, иголок и ниток, но зато конструирование ей давалось легко – так, что даже Зоя Михайловна (преподаватель конструирования) ставила ее всем в пример. А Юрик, когда работал в ночную смену на станкостроительном заводе, ждал её в подворотне, рядом с училищем.

– С тобой, Гаврилова, невозможно дружить! – возмущалась Ненашева. – Вечно за тобой кто-нибудь хвостом ходит! Не поговорить! Ничего!

И спустя два месяца Ирка сдружилась с Барбышевой – прыщавой, неказистой двоечницей.

Аврора же не горела желанием непременно завязать более тесное знакомство с какой-нибудь однокурсницей – ей с лихвой хватало общения с Юриком. Но почему-то в её жизни так складывалось, что дружить с ней хотели. Так Тамара Кравкина, девушка с телячьим(!) взором рыбьих глаз, страстно пыталась наладить контакт с нашей героиней. Доходило до того, что Тамара каждое утро и в дождь и в снег поджидала Аврору на троллейбусной остановке, для чего специально выезжала из дома (а жила она в подмосковном городе Видное) на полчаса раньше.

– А я тут стою... – бормотала Кравкина себе под нос и буквально ловила Аврору из троллейбуса.

– Чего ты тут стоишь?

– Тебя жду.

Постепенно Аврора привыкла к Тамаре, к её водянистым, словно линялым круглым глазам, к глуповатому выражению лица, к прямым столбообразным ногам и невероятному упрямству. У Кравкиной упрямство выражалось в бытовых мелочах. Она сама порой не знала, нужно ли ей то или сё – это для неё было неважно – не помешает, думала Тамара, и гнула своё. Именно таким образом она сумела добиться Аврориного расположения, которое очень скоро переросло в крепкую дружбу.

Упоительные прогулки Авроры и Юрика по улицам с каждым днём становились всё проблематичнее, поскольку на десятиградусном морозе невозможно пробыть столько же часов, сколько в самый холодный летний день. И в конце ноября Метёлкин впервые пригласил Аврору к себе в гости.

Они вошли в его дом, и Юрик позвонил. Дверь моментально открылась – такое впечатление, что их прихода ждали не один час. Аврора вошла. В коридоре по росту с приветливыми улыбками стояли:

1) Грузный, рыхлый мужчина лет пятидесяти с красным лицом в оспинах, оставшихся после ветрянки; в коричневых лоснящихся брюках, сером пиджаке и галстуке-селёдке на голой шее (под пиджаком была лишь белая майка).

2) Худощавая женщина лет сорока пяти с заплетённой косой цвета чернёного серебра и закре– плённой на голове, с длинноватым носом, весёлыми глазами и чуть оттопыренными ушами. Она была одета в новый фланелевый халат, из рукава которого торчал ценник.

3) Маленького роста, в косынке, завязанной концами назад, в длинной несуразной не то рубашке, не то ночнушке, из-под которой виднелись блёкло-синие, отвисшие на коленках, старые тренировочные штаны, мужчина лет семидесяти. Хотя возраст его определить было чрезвычайно сложно – седые кустистые брови, несомненно, набрасывали десяток лишних лет, в то время как почти юношеская хрупкость фигуры заставляла думать – не такой уж он и старый. Жирной точкой в его образе была ярчайшая, праздничная лента, перекинутая от левого плеча к правому бедру вокруг тщедушной грудной клетки.

– Знакомьтесь! Это Аврора! – провозгласил Метёлкин, и встречающие хором, будто долгое время репетировали, прокричали:

– Очч приятно!

– Дядя Моня! Ну чо ты как пугало огородное вырядился?! Ведь вчера просил вас всех одеться поприличнее! – возмутился Метёлкин.

– Да чо я? Я того-этого! Я ведь ничо! – пространственно «объяснил» дядя Моня и не без гордости поправил ленту на груди.

– Знакомься, Басенка! Это мой папашка – Алексей Палыч, можно просто Лёша, – и он указал на самого высокого человека в «строю». – Это моя мамашка – Ульяна Андреевна, можно просто Уля, – и Метёлкин указал на № 2. – А это чучело – мой родной дядя, Парамон Андреевич Пеньков, мамашкин брат старший. Его можешь называть дядь Моней. Ну чо встали? Дайте пройти!

– Авророчка! Будешь курочку? – ласково спросила тётя Уля, теребя ярлык халата.