Читать книгу "Последнее послание из рая - Клара Санчес"

Я приношу Серафиму кофе с молоком и половину картофельной лепешки, которая осталась со вчерашнего вечера, и еще порцию хлеба для Одиссея. Серафим по-прежнему лежит в постели, хотя и не спит.

– Я собираюсь побрить вас, – говорю я ему. – А потом уберусь в доме и разожгу камин. Потом вы примете душ и поменяете одежду, в понедельник подключим электричество.

– Я не могу выходить отсюда, мне очень жаль.

– Это ничего, пойду я. Нет проблем.

– А если за тобой проследят? Ты не понимаешь, насколько это опасно.

– Я возьму с собой Одиссея, чтобы он побегал по тропинке.

– Одиссей не выйдет отсюда. Не мудри.

– Хорошо-хорошо. Я всего лишь хочу помочь.

– У тебя, что, привычка помогать другим?

– Однажды я помог вам перенести ящики из машины сюда.

– Я тебе заплатил, да?

– Да, заплатили. Но сейчас я не хочу никакого вознаграждения. Не хочу ничего. Правда.

– Так ты никогда не разбогатеешь.

– Если бы я знал, как разбогатеть, то разбогател бы, если бы знал, как упорядочить жизнь моей матери, я ее упорядочил бы. Если бы знал, как попасть в киноиндустрию, то попал бы туда. Единственное, что мне сейчас приходит в голову, – это оказать вам помощь. И я это делаю из-за Одиссея, потому что ему нужны и хозяин, и дом.

– Хочу, чтобы ты знал. Я периодически скрываюсь. Делаю вид, что уезжаю в деловую поездку, а сам прячусь в подвальном помещении. Сооружение лабиринта – лучшая идея всей моей жизни. Сюда уже несколько раз приходили меня искать. Они переворачивали весь дом, но так меня и не находили. Иногда я приглашал людей, чтобы они убрались в шале и накормили Одиссея. А иногда я сам поднимался для этого сюда.

– Это ужасно вести такой образ жизни, – говорю я.

– Еще ужаснее умереть. Хотя в эти последние дни мне было не важно, умру я или нет. У меня уже нет такого желания выходить на улицу. Лучше оставаться здесь, внизу, и никого не бояться.

– Так не может быть. Получается, вы сами себя обрекли на добровольное заточение. Это неразумно.

– Что? Неразумно? А что значит поступать разумно? Ходить пешком и не курить? Ты думаешь, такие люди не теряют разум?

Совершенно ясно, что я столкнулся со случаем душевного расстройства. Мелькнула мысль о том, что Серафим находился в какой-нибудь психиатрической лечебнице и теперь прячется от врачей и медицинских сестер, считая, что они его преследуют.

– Мой мальчик, чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя.

Я выпускаю Одиссея в сад. А сам смотрю, что можно убрать, с таким удовольствием, словно долгое наблюдение за нашей домработницей оставило в моем сознании глубокий след, нечто вроде науки чистоты, благодаря которой я, никогда этим не занимавшийся, знаю, как сделать так, чтобы полы стали безупречно чистыми, стекла совершенно прозрачными, а туалеты и кухни блестели бы, как зеркала. Жаль, что бедняга Серафим не может этого сделать, а то я попросил бы его купить чистящие средства с запахом сосновой хвои и лимонов. Я говорю, что оставляю ему кое-что поесть, потому что скорее всего смогу прийти не раньше чем завтра.

– Пожалуйста, не прячьтесь, никто к вам не придет. Постарайтесь принять душ, и вы почувствуете себя лучше.

– Если ты думаешь, что делаешь благое дело, то глубоко ошибаешься. Попом ты все равно не станешь.

Как же я ошибался относительно моего соседа. Эта мысль приходит в голову, когда ты этого не хочешь, не желаешь об этом вообще думать, ее приносит ветер, подобно тому, как он приносит соломенную труху, песчинки, засоряя ими глаза. Серафим Дельгадо был хорошим бизнесменом, он постоянно бывал в разъездах, способствовал самым радикальным переменам в нашем поселке, отдавал мальчишке просто так тысячу песет за то, что тот помог ему перенести ящики из машины. А теперь он оказывается старым, жалким, испуганным существом.

Я хочу предложить Ю провести вместе ночь. Мы смогли бы заниматься любовью до полного изнеможения, после чего заснули бы. Подобная перспектива мне очень нравится. Мы поужинали бы где-нибудь поблизости, а еще лучше, если она согласится, мы быстренько спустились бы, чтобы чего-нибудь купить, и тогда уже нам не нужно было бы выходить из квартиры до следующего утра. Ей – когда понадобится, а мне торопиться некуда. Моей единственной ответственностью в сложившейся ситуации остаются сосед и собака, своего рода заботой, которую к тому же на меня никто не возлагает и которую я могу на себя брать, когда мне заблагорассудится. Фактически эта забота ненастоящая, поскольку все в этом поселке является лишь подобием подлинной ответственности. Как занятия в школе лишь походили на настоящую учебу, а работа в видеоклубе была лишь инфантильным подобием той работы, которую исполняют люди, носящие костюмы и прочие дорогие причиндалы. Как не являются достоверными строго документированные лекции Эйлиена. И нравятся они мне, надо думать, потому, что меня слишком много обучали ненастоящему.

Я прихожу раньше Ю, и это меня слегка расстраивает. Мне нравится, как она идет встречать меня с того места, где в это время находилась, потому что в этот момент меня заливают волны сладострастия, и я ни о чем больше не думаю, как только о том, чтобы вкусить ее под светом лампы, которая свисает с потолка, освещая великую поедаемую мной сладость. Одна только мысль об этом так разогревает меня, что я с нетерпением, граничащим с агонией, жду, когда раздастся звук ключа, вставляемого в замок. Негромкий звук, открывающий дверь в рай, рай, который находится в теле Ю. Хотя я, наверное, еще мало что знаю. Мне уже известно, что, в сущности, все, что мы имеем и желаем, находится в теле другого человека, в том, в которое я погружаюсь, а поскольку все, что находится в этом человеке, не является мной, то, что я могу попробовать это своими губами, доставляет мне великое, неописуемое удовольствие.

Я пребываю в этом состоянии, все больше похожем на отчаяние, примерно час. Наконец она появляется вслед за звуком открываемого замка. Она снимает с себя пальто, шляпку и перчатки, остается в черном свитере и черной юбке, прикрывающей черные же чулки. Волосы связаны в изумительный конский хвостик. Она смотрит на меня из своего далекого мира, в котором прячутся ее глаза. Я прошу ее раздеться догола. Хочу видеть, как она выглядит нагой. Я так возбужден, что у меня вот-вот закружится голова. Она отвечает, что не может, так как должна сразу же уйти.

– Как это – уйти?

– Приехал мой муж с Тайваня.

Делирий тут же исчезает. Плоть возвращается в свое нормальное состояние. Кровь остывает. Я принимаю ее поцелуй и отвечаю ей тем же почти механически. Она садится мне на колени и обнимает за шею.

– Я его не ждала. Он явился как гром с ясного неба. Я сбежала ненадолго, чтобы предупредить тебя. Хочешь, чтобы я вернулась с ним?

– А что ты собираешься делать?

– Не знаю. Дело в деньгах. Он говорит, что не будет больше мне их присылать. У меня нет денег. У меня нет работы. Что я еще могу делать?