Читать книгу "Люблю Ненавижу Люблю - Светлана Борминская"

Старомодная улитка Остальская вместе с котом благословили меня, когда мы уезжали. Кот даже больше благословил, чем пани. Ведь он – кот, я – Котова...

Колпастикова – комендантша казармы, спросила, подбоченившись:

– Уезжаешь?...

– Да.

– Правильно – уезжай отсюда!.. Я б тоже уехала, если б не Растаман.

– Может быть, мне еще придется вернуться. – Я огляделась: на крыше казармы меняли жесть. Кровельщики стучали молотками-дятлами изо всей силы.

– Ты не вернешься, – убежденно прогудела Колпастикова. – Ты поймала свое счастье за хвост!..

– Почему – за хвост?...

– А какое счастье без хвоста, Сашка? – фыркнула комендантша.

И правда, какое счастье – без хвоста?!

– Спасибо тому дню, когда ты родилась, – сказал он, когда мы приехали сюда.

Его мать бубнит, приезжая к нам по три раза за год: «Она тебя приворожила!.. Уйди с ее орбиты – она притягивает тебя, сын!..»

Но ему не сорваться с моей орбиты. Я притянула его к себе навсегда, и если мы сорвемся с орбит друг друга, то одновременно! Мы просто перестанем жить – нам хватает друг друга, нам никто не нужен.

Мне снова снятся хорошие сны – я перестала видеть себя голую над пропастью... Скоро, через месяц, родится наша дочка, и мы уже придумали ей три имени – французское, русское и на всякий случай эстонское... На кого она будет похожа – так и назовем.

Я не думала, даже в страшном сне, что полюблю того, чья машина убила моего мужа, ведь смерть забрала Илью – через этого человека... Его машина толкнула Илью – в никуда. И вдобавок некрасивая фотография привела к тому, о чем вы тут прочитали... Как, с чего началось это замещение в его сердце – любовь к Хелин сменилась на мучительную страсть ко мне.

Наверное, это было предопределено, и фотография в буклете, на которую страшно было взглянуть, – ни при чем. Просто мы должны были встретиться и полюбить друг друга. Вы же сами понимаете, что случайного в жизни ничего нет!

Точно нет.

Точней не бывает!..

Прошлое – в воспоминаниях, а сегодня – я счастлива, я – рыжая и на каблуках!.. Все случилось у нас само собой.

Илья с облака помахал мне рукой, и мы договорились встретиться через пятьдесят лет, на том самом месте – на пересечении улиц Глинки и Айвазовского. Ведь мне надо жить, даже если очень не хочется порой. Все равно, надо жить, потому что жизнь одна, и второй не дадут – хоть тресни!..

Жизнь – великий компенсатор

Седая женщина...

Седой мужчина.

Мы.

Это мы.

Через двадцать лет.

Или через тридцать?...

Неважно.

Мы все еще вместе, и я говорю ему шамкающим ртом:

– Принеси вилочку...

Валду фыркает и, пряча улыбку, идет, прихрамывая, на кухню. Он уже – не лев,а старый медведь...

Стрельчатые окна нашего дома у озера в Аквитании едва светятся в темноте.

Мне снова открылись врата счастья – я не одна на этой земле, я не одна... не одна... не одна...

Кабысдох

Фуат слушал радио. Оно трещало от атмосферных помех.

«В перестрелке погибли: Лео Мозес, по кличке Нахал, и полковник Интерпола Амадей Брук. Легко ранены так называемые Дед и Дон Элгуджа Пярнусский.Разборка произошла в чистом поле, неподалеку от хутора «Свинарник Эльзы», где, видимо, у них была назначена встреча. Полковник Интерпола Брук, вероятно, попал в эту перестрелку случайно. Его фура-длинномерка «Скания», груженная песком, была найдена за пятьдесят три километра от места трагедии.

Там же, в машине убитого Лео Мозеса, под ковриком в мешковине были обнаружены шесть ценных раритетов, украденных из мировых центров изобразительного искусства, в том числе – полотна Рембрандта, Вермеера, Поленова и Модильяни».

Фуат вздохнул – ни про Лихуту, ни про Хаверя, ни про руку фельдъегеря диктор не сказал ни слова. Сколько дней ему еще предстояло работать в уездной Тапе, Фуат не знал.

Помянув недобрым словом жизнь, он начал собираться.

...Кабысдох опять с чем-то играл, потом начал что-тоувлеченно прятать, оглядываясь и рыча!.. Фуат присмотрелся и вдруг увидел, что кабысдох играет... с высохшей и очень грязной человеческой кистью.

Отняв из пасти кабысдоха кисть, Фуат, не думая ни секунды, ногой повалил собачью будку набок.

В углу, под пушистой свалявшейся тряпкой, на которой спал кабысдох, лежал грязный «дипломат» с пристегнутыми наручниками, набитый секретными документами.

«Маленький куцый „дипломат“, ну как в таком может быть тридцать килограммов документов?... – взвешивая в руке обгрызенный по бокам кейс, думал Фуат. – А может, там – кирпичи?...»

Сердце у него пело!..

Шедевры

Глава эстонского клана бостонской мафии проводил легкораненого Дона Элгуджу в Бостон, где у того намечался через неделю сиквел «Эстонская крестная мать» со Стивеном Спилбергом в главной роли.

«Ты будешь икать всю жизнь, дедок!» – пообещал Мозес Деду перед перестрелкой.

Именно этими словами начнется вышеназванный фильм, и его увидит весь мир. Года через два.

Полковника Амадея Брука похоронили на одном из кладбищ Манчестера, с тройными выстрелами почетного караула и демонстрацией всех его медалей на зеленой бархатной подушке. На камне, который положили ему в изголовье, выбит маленький чертополох – рыцарский символ древнего рода Бруков.

Картины Рембрандта, Вермеера и прочих гениальных художников после тщательной экспертизы повесили на те стены, на которых они и висели, пока их не украл Хэнк Лихута и не нашел Лео Мозес (до сих пор неизвестно, где он их «откопал»). Агент Шипп, обнаруживший картины под ковриком машины Нахала, получил причитающиеся ему миллионы и женился на Хэльге Баллок (молодец Шипп!).

– Аутентично, все аутентично, – иногда по-эстонски говорит Хэльге Шипп. – На какой икс, а?... Ну, на какой икс у тебя снова картошка пригорела?...

Сандра улыбается ему своей неподражаемой улыбкой весьма умной женщины.

Живут теперь в Голливуде.

Одна на миллион

Агент Фуат шел по встречной полосе, – его машина дымилась в кювете...

В правой руке у него был «дипломат» – тот самый,а кисть фельдъегеря Орлова была похоронена под кусочком дерна на веки вечныев лесу, неподалеку от Тапы. Она наконец-то обрела вечный покой, в том числе и от озорного кабысдоха...

Вертолет «Роббинсон» опустился на дорогу и поднял агента Фуата в небо, вместе с ним в качестве второго пассажира летел давно не мытый кабысдох. Его подташнивало с непривычки, но пес все равно не хмурился, а отчаянно вертел хвостом!