Читать книгу "Армен - Севак Арамазд"

— Скорп скоро будет? — спросил Армен, попятившись.

Водитель пропустил вопрос мимо ушей и сноровисто стал прикреплять к капоту венок, широкие черные ленты которого почти сливались с цветом машины.

— Когда он придет? — нетерпеливо переспросил Армен. — У меня к нему очень важное дело. Он сам меня сегодня вызвал…

Водитель обернулся и придирчиво оглядел, чуть ли не обнюхал Армена.

— Зайди ближе к вечеру, — садясь за руль, холодно сказал он. — Часам к шести… — Он шумно захлопнул дверь, и машина сорвалась с места.

Армен пошел к дереву за своим рюкзаком, но, сделав несколько шагов, остановился: не этот ли человек пьяным сбил ребенка?..

Рюкзака под деревом не было. Армен вспомнил, что оставил его в домике. Нет, он покинет Китак…

3

На Большом перекрестке яблоку негде было упасть: тротуары, балконы домов, вообще всё было заполнено пестрой людской толпой, даже на деревьях сидели дети и подростки. Собравшиеся не сводили нетерпеливых взглядов с синего щита о новом законе, витавшего над головами с властной отстраненностью. Бросалось в глаза обилие блюстителей порядка: группами и поодиночке они сновали повсюду, окликали друг друга, о чем-то совещались, делали людям замечания, расходились в разные стороны, исчезали в колышущейся массе, потом снова собирались вместе и постоянно внимательно поглядывали по сторонам. Вклинившись в толпу, Армен вытянул шею, но ничего не смог разглядеть: вдоль кромки тротуара выстроилась шеренга рослых полицейских, их широкие спины образовали непреодолимую стену.

— Что тут происходит? — поинтересовался Армен у стоявшего рядом пожилого мужчины, который без конца вертел головой, кого-то выискивая. Среди общего гвалта и толкотни тот его не услышал. Армен собирался повторить вопрос, но пожилой, заметив какую-то женщину, обрадованно помахал ей рукой и стал протискиваться к дороге. Воспользовавшись случаем, Армен последовал за ним и вскоре оказался у фонарного столба, откуда хорошо просматривался весь перекресток.

Народу собралось гораздо больше, чем поначалу показалось Армену. Вдоль улиц, через каждые пять шагов, с обеих сторон были установлены небольшие красивые тумбы, соединявшиеся бархатными лентами; прикрепленные к ним пышные бордовые розы склонили головки, точно замерев в ожидании. Посредине тянулась только что вымощенная брусчаткой улица, вымытая так тщательно, что на ней не было ни соринки. Напротив, там, где начинался Нижний Китак, жалкие, громоздившиеся чуть ли не друг на друге лачуги были прикрыты высоким красивым ограждением, а ветхий и обшарпанный газетный киоск исчез вовсе. Большой круг, в центре которого возвышался синий щит, возвещающий о новом законе, был превращен в роскошный цветник, ласкающий глаз веселым разноцветьем. Всего за одну ночь перекресток стал просто неузнаваем…

— Сегодня что, какой-то праздник? — обернувшись, Армен обратился с этим вопросом к стоявшей позади него длинноносой даме в очках, однако голос его был заглушен волной общего вздоха, прокатившейся над человеческой массой и тут же замершей. Стало тихо, и в этой тишине со стороны леса донеслась душераздирающая музыка. Армен моментально узнал мелодию — то была любимая песня Сары «Нет у меня дома в этом мире», под звуки которой из-за деревьев, оттуда, где высился разноцветный указатель «Верхняя Поляна», выплыла и направилась к перекрестку длинная траурная процессия. Двое подростков, с застывшими лицами, оба в черном с головы до ног, торжественно вышагивали впереди, неся украшенный цветами большой портрет, блестевший в вялых послеполуденных лучах солнца так, что казалось, будто это пустая рама. Переменив позу, Армен напряг зрение, однако разглядел лишь нечеткий овал лица, скорее напоминающий призрак. Немного погодя один из подростков чуть ускорил шаг, портрет оказался в тени, и Армен окаменел: это был Миша, больной сын Сары, — с ангельскими нежно-воздушными чертами лица и сосредоточенным взглядом. Сердце Армена сжалось, он почувствовал себя виновным в смерти ребенка…

В толпе тут и там раздались глухие рыдания женщин. Армен невольно оглянулся: нищенски одетая старуха плакала особенно горько. Она, по-видимому, была бездомной бродяжкой, вполне возможно, из тех, кого Армен видел на мусорной свалке Китака. Старуха плакала, то и дело по-детски вытирая слезы грязными кулачками.

— Уйди отсюда! — откуда-то сбоку послышался хриплый бас, и огромная волосатая лапа сжала плечо старухи. — Я уже сказал тебе, ведьма: здесь таким, как ты, не место.

Голос и лапа принадлежали исполину-полицейскому, который, не церемонясь, выволок старуху из толпы.

— Уже и смотреть запрещается? — возмутился Армен, непроизвольно хватая блюстителя порядка за руку, чтобы помешать, однако тот игнорировал его вмешательство и не соизволил даже повернуть головы…

Армен недоумевал: неужто все это организовано ради Миши?..

Траурная процессия приближалась. Вот и катафалк — роскошная новенькая машина. В раскрытом кузове стоял утопающий в цветах гроб Миши. Были видны лишь младенчески круглые маленькие Мишины ноздри — две черные точки. Потом Армен увидел Сару: она держала под руку высокую, похожую на нее брюнетку. Скорее всего, это была ее сестра Саби, певица; она заливалась слезами, без конца вытирала платочком свой красивый чувственный нос и низко наклоняла голову, точно стесняясь своего большого роста. Сара была в черном плюшевом платье, ее скорбный лик впечатлял и помимо воли притягивал взгляды: горе еще больше подчеркивало ее неотразимое женское обаяние, и она с присущей ей притягательной естественностью молча и отрешенно шла за катафалком, покачиваясь на высоких каблуках. Слева от Сары, держа ее за руку и глядя под ноги, шел высокого роста чернобородый мужчина. Сходство между ним и Мишей было поразительное, так, наверное, выглядел бы Миша в зрелые годы. Это, несомненно, был Мишин отец, значит, его выпустили из тюрьмы. Рядом с ним мужчина в черном толкал перед собой коляску, в которой полулежал увечный отец Сары, до неузнаваемости ухоженный и чистый. Следом шествовали трое полицейских; тот, что был посредине, бросал по сторонам придирчивые взгляды, и Армен невольно попятился, узнав в нем Чаркина. Новенький мундир придавал ему необыкновенно внушительный вид, с напряженного лица не сходило самодовольно-горделивое выражение, придававшее ему еще большую суровость. Спутниками Чаркина были Гамр, муж Саби, и Сили, тот молодой полицейский, что сбросил со ступенек Мираша, бродячего учителя истории. Ни Ски, шефа блюстителей порядка, ни Барина не было видно. Непосредственно за этой тройкой, точно прикрываясь ею, шел приземистый, темноволосый широкоплечий человек, — дорогой костюм и величественная поступь выдавали в нем самую важную фигуру траурной процессии. Он был в центре внимания, и все вокруг — те, что шли впереди, и те, что шли сзади, — бросали в его сторону боязливые и в то же время полные нескрываемого почитания взгляды. Из-под густых бровей темноволосого коварно поблескивали глаза, а тонкие губы были повелительно сжаты. Внешне он походил на Сару, только был старше и шире лицом. Справа от него, чуть приотстав, спокойной, уверенной походкой шел Скорп, устремив на толпу пристально-пронизывающий взгляд, а слева одиноко шагал незнакомый Армену угрюмый человек, лысая голова которого мелко подрагивала на тонкой шее. Здесь же были Стелла и Иси, который шел плавной женственной походкой чуть не в обнимку с бычьего вида мужчиной. Далее — уже беспорядочно — шла более простая публика, в которой бок о бок промелькнули Фузи и Клер, а в самом конце процессии, путаясь под ногами у взрослых, бегали малыши с раскрасневшимися от возбуждения лицами.