Читать книгу "Московские тени - Роман Сенчин"

Профсоюзная в сторону центра была почти свободна, и лишь светофоры – всё-таки не повезло – мешали разогнаться как следует… Время от времени Андрей замечал знакомые красные буквы «М» и определял по ним, сколько еще осталось ехать. Названия станций метро напоминали о чем-то древнем, чуть ли не былинном, о чистых глубоких снегах, о лесе и санных путях… «Теплый Стан», «Коньково», «Беляево»… Но дома вокруг стояли новые, высокие и, казалось, несокрушимые, шагали по асфальту в разные стороны люди в легких летних одеждах, катились бесконечные машины, пестрела реклама. И в десятках километров отсюда на север, на восток, на запад – в Ховрине, Лианозове, Отрадном, Тушине, Лосиноостровском, Мневниках, в Кунцеве шагали такие же люди и возвышались такие же дома, и катились бесконечные машины таких же моделей и марок, и там тоже можно было легко отыскать такие же красные буквы «М». И все это сливалось в одно слово – Москва. Москва, которую Андрей знал с рождения, где прожил уже двадцать девять лет и где наверняка когда-нибудь его похоронят. Куда ему деться отсюда, из огромной Москвы?..

Андрей снимал однокомнатную, но не тесную квартиру неподалеку от метро «Профсоюзная» (до Кремля – минут двадцать езды); возле самого дома у него стоял гараж-ракушка, а в соседнем доме жили родители. У родителей была трешка, там он вырос, до сих пор имел свой угол на всякий случай, но жить с ними после окончания института стало ему неудобно, да и тревожно за себя – он все сильнее чувствовал, что при них остается каким-то маленьким, бездумно послушным, но иногда и капризным мальчиком, сыночком, и решил отделиться. Одно время родители думали о размене, заранее горевали, что придется терять большую квартиру, оттягивали с подачей объявлений, но Андрей стал неплохо зарабатывать и снял себе жилье. А трехкомнатная осталась ему на будущее… Родители были рады.

На перекрестке Профсоюзной и Наметкина висел особенно тягостный светофор, да еще и дорогу здесь вечно ремонтировали – то ли трубы меняли, то ли рыли подземный переход, – стоять на красный свет приходилось минут по семь. В это время между машин ловко бегали распространители рекламных буклетов, журналов, продавцы дешевых букетиков. И Андрею частенько пытались что-нибудь впарить. Вчера парень в зеленом комбинезоне сунул журнальчик с полуголой девицей на обложке, сегодня девица в синей бейсболке навязала принять буклет сети магазинов «Старик Хоттабыч».

– Спасибо, – буркнул Андрей, бросая буклет, как обычно, на заднее сиденье.

– Все виды строительных материалов. Лаки, краски, сантехника, – автоматически бесцветно сообщила девушка и метнулась к следующей машине.

«Надо выкинуть всю эту хрень», – мысленно велел себе Андрей, глянул на часы. «19:41». Красный свет.

– Да что ж это?!

И начало возвращаться состояние, какое навалилось в середине дня. Острая, обессиливающая тоска, досада, злоба на что-то, до ледяного пота понимание: нужно менять, всё нужно менять теперь, когда появилась она… Да, внутренне его жизнь с ее появлением изменилась совершенно, а внешне – оставалась прежней. Две взаимоисключающие модели… Еще недавно он удивлялся, замечая, что и его знакомые, и он сам легко минуют в отношениях с женским полом период ухаживания – проводы до дому, свидания, гуляния. Нет, это почти у каждого было, но было когда-то, в школьные годы, во время студенчества, а потом, когда появилась восьмичасовая работа, обязанности и заботы взрослой жизни, а силы и энергия постепенно таяли – стало невозможным, непосильным трудом. Точнее – недозволительной роскошью свободного человека. Люди знакомились где-нибудь в кафешке, в ресторанчике или в клубе вечером в пятницу и, чаще всего, после ужина или недолгих танцев, или просто пивка на бульваре, ехали вместе к нему или к ней. А утром, как правило, прощались и расходились, будто ничего и не было, и ни ему, ни ей не приходило в голову продолжать отношения, набрать записанный для проформы номер телефона. Но некоторые после такого легкого, совершенно случайного знакомства и быстрой близости становились парой, семейкой с общим хозяйством на несколько недель или лет, или на всю жизнь.

С тех пор, как Андрей стал жить отдельно и появились деньги, у него было много женщин, и почти со всеми близость происходила в день знакомства. Чаще он рад был этому и благодарен женщинам, которые не требовали, чтоб их добивались, играли в ухаживание, но иногда сразу после близости становилось до тошноты неприятно. Морщась и стараясь скорее распрощаться с той, что часов десять назад была незнакомкой, а теперь стала изученной и ненужной, Андрей все-таки понимал – добиваться, обхаживать, угождать понравившейся женщине он, скорее всего, не в состоянии. Попросту нет на это времени. Не скажешь ведь при знакомстве: «Простите, барышня, я вас полюбил с первого взгляда, я готов отдать вам свое сердце, но встречать вас у дверей с цветами, петь серенады под окном – не могу. У меня работа с половины десятого до половины седьмого, плюс два часа на дорогу. И выспаться надо…»

Получалось, что без ухаживаний, без прелюдий, без хотя бы видимости недоступности женщины становились его; они и сами, наверное, понимали: ухаживание при таком распорядке жизни – это сказочка, и, услышав от вызвавшего симпатию мужчины несколько нежных или смелых слов, посмеявшись над удачной шуткой, с готовностью шли ему навстречу.

Интересно и странно, но и, может быть, неспроста, именно с теми, кто казался ему созданными для него, вторыми половинами, познакомиться не получалось – он встречал их в неудобных, в немыслимых для знакомства местах. Он психовал и ругал себя, что все-таки не подошел, не заговорил, но это, наверное, избавляло его от разочарования.

Она была первой, с кем у Андрея за пять дней знакомства не дошло до постели и даже до настоящих, губы в губы, поцелуев; как робкий девятиклассник, он провожал ее до дому, смотрел на окна, отыскивая ее окно, а потом вприпрыжку бежал к метро, ехал в пустом, в одном из последних, поезде, и улыбался. Он был счастлив такими отношениями, совсем не из сегодняшней жизни, а из каких-то полузабытых фильмов, книжек, которые видел и читал в юности, но все же эти пять прекрасных дней вымотали его, и слежение за временем стало главным занятием. На работе он торопил часы, приходил в отчаяние, что время так тянется, а потом, по дороге с работы, упрашивал замедлить отщелк секунд. И когда был с ней вместе, тоже следил за временем и досадовал, что оно так бежит, и в то же время подсознательно ожидал, когда расстанутся, потому что необходимо отдохнуть перед завтрашним рабочим днем…

Да, что-то было совершенно неправильно в том, как он жил сейчас. Времени не хватало, он чувствовал, что разрывается – разрывается не образно, а на самом деле. И, кажется, начинал понимать тех, кто с такой жизнью порывал. Вставал из-за рабочего стола и уходил. Но куда? Что они находили за дверью? Свободу? А на что жили? На что ели, платили за свет, воду, одевались?.. Неужели действительно нужно выбирать – или жить в полную силу, не следя за временем, или работать, чтобы жить на остаток сил и времени?

Влетел во двор, не сбавляя скорости, рискуя кого-нибудь сбить; не глуша мотор, открыл ворота, загнал машину в ракушку. Прыснулся «Валдасарини», мазнул носы туфель обувной губкой. Сгреб с заднего сиденья скопившийся бумажный хлам, закрыл гараж и быстро пошел к метро. Можно было, конечно, поймать машину, но на ней наверняка времени уйдет раза в два больше – в центре сейчас столпотворение. Растянувшийся на весь вечер час пик…