Читать книгу "Денис Давыдов - Александр Барков"

– Когда же супостат пожаловал в Кремль?

– Утром третьего сентября Наполеон важно прогарцевал на арабской лошади по опустевшему Арбату, направляясь в Кремль. За ним следовала пышная свита. На улицах в небо взвились зловещие клубы черного дыма. Наполеон понюхал воздух, слегка поморщился и приказал:

– Отрядить три отряда! Пусть немедля приступят к тушению!

Тем часом ветер раздувал пожар московский...

– Кто же устроил пожар?

– Постойте! Постойте! Когда Бонапарт въехал в Кремль, пламенем занялся Гостиный двор, – рассказывал Храповицкий. – Огонь рвал крыши с домов, рушил купола церквей... Запылали Остоженка, Балчуг, Каретный ряд, Китай-город...

– Жарко-парко пришлось зорителям!

– Еще как! Да ведь мы их в гости не приглашали! Пожар не давал Наполеону покоя и крепко испортил ему настроение. Он вышел на балкон. С отчаянием взирая на пылающие особняки, на грозную стихию, император чуть слышно проговорил: «Москва погибла! Неужели я потерял возможность наградить мою армию? Русские сами уничтожают город. О, какие дикие люди! Это скифы!»

Майор перевел дыхание и с еще большим азартом продолжал рассказ:

– Однако затяжные дожди помешали огню превратить улицы в груды развалин.

– Груды развалин... Скажи-ка, Степан, достойно ли держали себя пред завоевателем узники московские?

– Страдальцы Белокаменной укрывались в темных дворах да в глубоких рвах. В домах не смели отапливать печи. Средь осеннего хлада в ночи завязывалась перестрелка то у Троицкой заставы, то у ворот Сретенских... По окраинам рассыпались тайные сходки казаков. Их дерзкие налеты поддерживали узники плена московского.

– Выходит, не было покоя французам!

– Ну, так я о том и толкую. Да, постойте-ка, довелось мне слышать любопытнейшую историю про одного старика.

– Ну-ка, ну-ка, Степан?

– От пожара в Москве каким-то чудом уцелел театр Позднякова. Театр этот славился роскошью и зимним садом. Сам хозяин на спектаклях да на балах-маскарадах разгуливал, вырядившись не то персиянцем, не то китайцем. А садовник-бородач, прячась за занавесом, щелкал и заливался соловьем.

– Неужто и вправду соловьем?

– Тем и знаменит театр Позднякова. Вечером у ворот Никитских, в особняке княжеском, французская труппа давала представление. В театре присутствовала почти вся Европа в малом объеме. В доме супротив театра веселились гвардейские офицеры. Под звуки расстроенного пианино они вальсировали. Но вот двери распахнулись – и счастливец шумно вбежал в комнаты с двумя бутылками отысканного невесть где шампанского. Загремело: «Браво! Бра-вис-симо!» Ударили в потолок пробки. Зазвенели пенящиеся бокалы. Раздались слова военной песни французской.

– Выходит, пировали зорители!

– Пировали! Едва только ликующие голоса смолкли, офицеры уселись. Стали вслушиваться в новые для себя звуки. Откуда-то издалека доносилась мелодия старой русской песни. Французы закричали:

– Что за дивные звуки?! Откуда взялась эта великолепная грусть? Кто там музицирует?»

– Кто же музицировал? – заинтересовался Давыдов.

– Гвардейцы перебежали улицу, постучали в дверь и, не дождавшись ответа, ввалились в дом. Оказалось, горестный старец изливал скорбь душевную в игре на фортепьяно да в пении старинных русских песен у постели малолетних внуков своих. Французы попросили:

– Любезный, сыграй нам что-нибудь веселенькое. Вальс, что ли?

На сие предложение старец отвечал так:

– У меня отныне одна скорбь на душе!

– Мы заплатим! – стали уговаривать его офицеры.

– Я беру деньги за уроки, но не продаю себя, – старец раскланялся и печально развел руками, подчеркнув тем самым, что разговор окончен.

– Браво! – воскликнули офицеры. – Какой благородный ответ! Браво!

Так горестный старец отстоял в плену московском достоинство свое и защитил славу русских песен.

– Значит, новый Атилла ошибся в расчете! Не нашел он в Златоглавой роскошного приема и богатств несметных.

Москва встретила завоевателя Европы скорбной тишиной да пожарами. Ударил отныне час возмездия!

Не успел Давыдов закончить речь, как на прогалину выбежали из лесу два бородача. Мужики с опаской подошли к партизанам. Один из них прошептал что-то казачьему уряднику на ухо и махнул рукой в ту сторону, откуда пожаловал.

Русская банька с ледяной купелью

За тебя на черта рад,

Наша матушка Россия!

Пусть французишки гнилые

К нам пожалуют назад!

Денис Давыдов

– Щеглов! – Давыдов подозвал к себе казака. – Что за люди!?

От кучки партизан отделился приземистый казак с рыжей окладистой бородой и пшеничными усами, доложил командиру:

– Мужики прибегли, Денис Васильевич, из Никольского. Жалятся. Нагрянули басурманы к ним затемно да и принялись грабить. Ни синь-пороха в селе не оставили!

– Веди их сюда!

Щеглов скрылся с глаз и тотчас вернулся с мужиками. А те, как увидели грозного с виду, бородатого командира, сразу повалились перед ним на колени.

– Вставайте-ка живо, ежели ждете от нас помощи! – приказал Давыдов. А теперь отвечайте по всей строгости: где супостаты?

– На постое.

– Где на постое?

– У нас в Никольском.

– Далече отсюда?

– Верст семь, глядишь, а то и поболе будет, – отвечал низкорослый худощавый мужик.

– Лютуют?

– Страх как лютуют! Третьего дни объявились треклятые. Кто из селян проворен был, тот в бор убег, там и схоронился. А кто поболе нас годами, тот не успел, тех схватили, приволокли в барский дом. На полу разложили, начали бить. Подавай, мол, им, нехристям, хлеб, сало, яиц. Не то грозились пострелять всех до единого. Избы с детьми малыми спалить. И такой разбой учинили злодеи! Все сараи, погреба да амбары обшарили. Дочиста обобрали. Всю убоинку угнали. В одних портках нас оставили...

– В одних портках, говоришь? – Давыдов усмехнулся и хитро прищурил левый глаз. – Много ль французов?

– Несть им числа. В нашем селе, глядишь, более пятисот будет. И в соседнюю Шепелевку нагрянули. Две пушки с собой на лошадях привезли.

– Вы-то как уцелели?

– Вишь, родимый, дело какое. Наши-то избы с краю. Мы, значит, первыми франца издаля приметили. Крик подняли да и убегли.

– Ну а ваших-то много спаслось?

– Много. Наши и вдоль дорог бродят, и в глуши хоронятся. Душ двести убегло.