Читать книгу "Игра королев - Дороти Даннет"

— Нет!

— Нет, — послушно согласился он. — Лишь одному Богу известно, почему вы считаете меня достойным ваших усилий, но мне не хватит наглости разрушить созданное вами. Когда я думаю о том, как блестяще разыгрывал безымянность…

Она вновь попыталась улыбнуться.

— Вы слишком благородны и, если бы догадались, что я знаю, кто вы, то исчезли бы навсегда. Поэтому я не позволила вам открыться в Инчмэхоме.

Лаймонд был столь же бледен, как и умирающая девушка, но голос его не дрожал.

— Я так признателен вам… Меня терзают угрызения совести из-за косвенных намеков в тех проклятых письмах. Если Агнес Херрис случайно прочтет написанное между строк, то может начаться гражданская война.

— Эрскин заставил ее уничтожить письмо… Это ваша рука? Она холоднее моей. Ведь я просила вас не принимать все так близко к сердцу,

Кристиан внезапно вздрогнула и приподнялась на подушке.

— Я совсем потеряла рассудок. Послушайте: мне удалось кое-что раздобыть для вас. Бумаги зашиты в мой чепрак. Господин Сомервилл покажет вам. Быстрее!

Ее лицо светилось нежностью матери, у которой наконец есть чем порадовать своего малыша.

Лаймонд взглянул на Кейт, поднялся и пошел к двери. Кейт услышала голос мужа в коридоре, затем удаляющиеся шаги обоих. Через несколько минут Лаймонд вернулся.

Теперь он не отрывал от Кристиан взгляда. Присев у кровати, он вложил ей в руку стопку бумаг, уголок которых был залит кровью, как с ужасом заметила Кейт.

Лицо Кристиан светилось.

— Вы прочли их? Здесь все, что вам нужно?

— Я прочел. Но как… — потрясенно прошептал Лаймонд. — Как, черт возьми, смогли вы это проделать? Записать черным по белому, заверить время и дату… Вы угрожали ему? Отрезали уши и вымочили в уксусе? Пообещали заточить его наедине с лордом Греем на шесть месяцев?

Кристиан издала слабый смешок:

— Совесть мучила его. Он продиктовал все слово в слово и подписал. Священник заверил документ. Это то, на что вы уповали?

Тишина. Потом он воскликнул:

— Больше, чем я мог мечтать. — Лаймонд схватил руку Кристиан и поднес ее к губам, затем бережно сжал.

Кейт заметила у него в глазах странное оцепенелое выражение, как у змей, с которыми она как-то его неудачно сравнила. Охваченная ужасом, она онемела, глядя на то, о чем слепая не догадывалась.

Бумаги, которые Кристиан с таким трудам привезла из Хаддингтона, которые Маргарет Леннокс сочла не заслуживающими ее внимания и которые наконец попали к Лаймонду, оказались совершенно чистыми листами.

Кейт не издала ни звука. Кристиан, казалось, не хотела, чтобы та уходила. Кейт пришлось слушать, как они шептались о людях и вещах, ей не известных, но видела, что бедняжка счастлива, и не прерывала ее, хотя с каждым словом голос Кристиан слабел.

Кристиан, полностью отдавая себе отчет в происходящем, повернулась к Кейт.

— Я никогда не умела ждать. Это, наверное, потому, что я еще так молода. Может быть, музыка поможет скоротать время? Пусть кто-нибудь сыграет… Не вы, — покачала головой она, когда Кейт поднялась. — Мне так приятно, когда вы сидите рядом.

— Я останусь, конечно. Хотите, чтобы господин Кроуфорд сыграл для вас? Музыкальная комната рядом.

Кейт, несомненно, угадала желание Кристиан: та облегченно вздохнула.

— Сыграйте мне песню, которую однажды начали. Вы тогда не доиграли до конца, помните?

— О несчастном лягушонке. Разумеется, помню, — отозвался Лаймонд и выпрямился.

Кейт, взглянув ему в глаза, кивнула, ей почудилось, что он на грани срыва, но на него можно было положиться — он не совершит ошибок, пока Кристиан жива. Он склонился над Кристиан и, нежно взяв ее за руки, поцеловал в лоб.

— Бедный, несчастный лягушонок. На этот раз песня прозвучит в высокой башне и взовьется в небеса…

— Так весело, что радость снидет в сердце, и никто не заподозрит колдовства. Мне будет очень приятно…

Раздались первые звуки, и Кейт была потрясена тем, что они в себе заключали: яростной надеждой и любовью к жизни полнилась эта мелодия, и была она ярче солнца и мощнее морского прилива. Слушая эти аккорды, смелые, благородные, искрящиеся счастьем, было бы святотатством грустить.

Кристиан умерла, пока музыка звучала, умерла с сознанием исполненного долга, и последние смертные ее муки остались неведомыми миру. Кейт опустила светлый полог над кроватью, еле сдерживая рыдания.

Радость вам подарю,

мой друг, — вас благодарю

за дивное упованье:

пока жив, не оставлю вас,

и даже в мой смертный час

не померкнет воспоминанье.

Лаймонд продолжал играть, глаза его неподвижно смотрели вдаль. Кейт взглянула в окно л увидела, что отряд всадников медленно приближается к воротам. Лица их были подняты к окнам, а слух заворожен чудесной песней, как у спутников Улисса, околдованных сиренами. Кейт вытерла щеки, прошла немного вперед, и Лаймонд, заметив ее отражение в оконном стекле, поднял руки от клавиш.

Первый всадник согнулся, разговаривая с человеком очень маленького роста либо с ребенком. Мелькнуло бледное личико, голая рука указала на дом. Кейт стало страшно за неподвижно сидящего у клавикордов Лаймонда. Сложив, как для молитвы, руки, она облокотилась на клавикорды.

— Кристиан почила с миром.

— Правда? — переспросил Лаймонд.

— Думаю, она не кривила душой, говоря о радости.

Между тем группа воинов направилась к дому. После минутного замешательства двери распахнулись и они ворвались внутрь.

Лаймонд ничего не слышал. Он безвольно опустил руки и взял несколько аккордов.

—Лягушонок на кромку колодца залез — хамбл-дам, хамбл-дам, хамбл-дам.

— Вы так и не доиграли ей эту вещь, — грустно улыбнулась Кейт.

Дом наполнился шумом. Лаймонд молчал и не двигался, и в конце концов Кейт набралась решимости задать ему вопрос:

— Кто они? Чего они хотят?

Лаймонд давно видел, как всадники скачут по болотам: отдаваясь на волю гордых и страстных мелодий, он ощущал, как музыка поет на ветру, указывая охотникам след. Он обещал Кристиан поддержать ее песней родины в последнюю минуту и не нарушил слова.

— Что это? — взволнованно повторила Кейт.

— Что это? — переспросил Лаймонд. — Конец песни. Цапля съела лягушонка.

С этими словами исчезло, развеялось очарование музыки. Послышался грохот приближающихся шагов, скрип половиц, стоны распахиваемых дверей — и вот наконец настежь раскрылась дверь в музыкальную комнату.