Читать книгу "Князь Гостомысл - славянский дед Рюрика - Василий Седугин"

В тот же день Гостомысл объявил трехдневный сбор. К Выбору подошла Умила, начала подлизываться:

– Выборчик, миленький, окажи мне небольшую услугу.

– О чем ты? – недовольно спросил он, зная, что по пустякам сестра не станет просить и от него потребуется ответственное решение.

– Тебя отец берет с собой?

– Берет. Ну и что?

– Попроси за меня.

– О чем просить?

– Чтобы и мне разрешил идти с вами.

У Выбора от удивления округлились глаза.

– Ты что, очумела? Кто же девушек берет в военный поход?

– Почему такая несправедливость? Мужчины идут воевать, а нам, женщинам, остается сидеть в четырех стенах!

– На то мы и мужчины. Наш удел – воевать, а вам править хозяйством и воспитывать детей.

– Не желаю такой судьбы! Я тоже хочу сражаться!

Брат обидно усмехнулся:

– Иди и продолжай с мальчишками играть в войну!

Умила фыркнула, как кошка, и ушла. Но через некоторое время подошла вновь и стала канючить:

– Ну, Выборчик! Ну, золотце! Ну, возьми с собой! Ну, хоть возчиком в обозе! Я буду коней погонять, ты знаешь, я умею это делать не хуже иного мужика!

– Отстань раз и навсегда! Не будет этого! Слышишь? Не будет, и закончим разговор на этом! Иди к отцу и просись, чего ко мне пристала?

– Отец не возьмет...

– А я тем более!

Умила, понуро опустив голову, побрела прочь.

На четвертый день десятитысячное войско выступило из Новгорода. Народ провожал его далеко за околицу. Были и цветы, и добрые слова напутствия, были и слезы...

Разведку и передовой полк Гостомысл поручил опытным воеводам, сам возглавил основные силы, а во главе засадного полка, замыкавшего походный строй, поставил Выбора: еще молодой, пусть набирается опыта.

Путь сначала пролегал через литовские племена. Их вожди и старейшины были заранее предупреждены о новгородском войске, поэтому встречали тепло и приветливо, охотно продавали различные продукты питания. Впрочем, мало кто их покупал, у каждого воина был обязательный десятидневный запас пищи. Затем начались земли поляков, народа славянского, братского.

Выбор с «копьем» – десятком воинов – ехал последним, чтобы лучше видеть обстановку в рядах войска. Его помощник Ломир, двадцатипятилетний парень, высокий, белокурый красавец, лихо гарцевал рядом с ним на молодом, сильном жеребце. Но в последнее время он стал беспокойно оглядываться, наконец, не выдержал, произнес:

– Кажется, нас кто-то упорно преследует.

– Что за глупости? Мы едем последними.

– Какой-то всадник.

Выбор подумал, приказал:

– Сделаем засаду.

Десятка рассредоточилась по обе стороны дороги, затаилась. Действительно, через некоторое время на дороге показался верховой на белом коне. Всадник приблизился, и Выбор узнал в нем... Умилу. Это было столь неожиданно, что сначала он не поверил. Но скоро сомнения развеялись, это была его сестра. Его обуяла такая злость и досада, что он изо всех сил ударил плетью коня и выскочил навстречу. Перед самым носом ее лошади он осадил его, конь взвился свечкой.

– Какого черта ты тут делаешь? – в сердцах закричал он.

– Вместе с вами еду на войну, – спокойно ответила она. – Чего ты разорался? Я двигаюсь самостоятельно, никому не мешаю, тебя тоже не обременяю.

– Еще как обременяешь! – не успокаивался он. – Как только в голову пришло отправится в путь одной?

– Что такого? Следую за войском, все принимают меня за отставшего воина, кормят, поят и даже ночлег предоставляют. Чем плохо?

– Но ты девушка! Мало ли какие мужчины могут встретиться на пути!

– А меня все считают парнем. И еще ахают и охают, что такой молоденький едет на войну.

– Ну, Умила! Ну, Умила! – сокрушенно качал головой Выбор. – Правильно отец говорил, что ты в маму уродилась. Такая же отчаянная и бесшабашная!

– А я рада, что такая! – гордо подняв курносый носик, с вызовом ответила она.

В душе Выбор был горд за сестру и восхищался ее храбростью. Ни одна из его знакомых девчонок не решилась бы на такой поступок. Он даже был рад, что она оказалась рядом с ним. Он любил ее братской любовью, всегда тепло относился к ней, в ее присутствии чувствовал себя свободно и легко. И вот теперь, когда она внезапно появилась, в груди у него стало светлее и радостней. Но в то же время к этому чувству прибавилось чувство тревоги и беспокойства. Он понимал, что вся ответственность за безопасность сестры ложится на него, потому что отцу при его занятости будет не до дочери.

На ночлег остановились в какой-то роще. Умила сбросила на землю седельный вьюк и спрыгнула с коня. Она проделала это довольно лихо, но Выбор заметил, что ступала она с трудом. Он много ездил на лошадях, привык к конным переходам, и все равно у него довольно сильно болели ягодицы. Каково же ей, редко ездившей верхом?..

Разожгли костер. Воины быстро сварили кашу, вскипятили воду. Все принялись за еду. Умила полулежала на походном одеяле, медленно подносила ко рту ложку с кашей, вяло жевала. Глаза ее устало смотрели на огонь.

Выбор спросил тихо, участливо:

– Ягодицы болят?

– Не твоя забота.

– Волдыри вздулись или еще нет?

– Еще нет, – ощерилась она.

– Возьми мазь. Помогает.

– Обойдусь.

– Бери, бери. Никто не узнает.

– Я никого не боюсь.

– В этом деле храбрость неуместна.

Она взяла берестяную коробочку.

– Держись около меня. Мало что может случиться в дороге, – шепотом говорил он ей.

– Хорошо.

– Я теперь ответственен за тебя перед всей семьей. Это-то хоть понимаешь?

– Понимаю.

– Ну вот и хорошо.

Спать легли под открытым небом. Ночь выдалась тихой, звездной и теплой.

– Всю жизнь мечтала спать на вольном воздухе, – говорила она, укладываясь недалеко от него. – Знаешь, как было завидно, когда мальчишки уходили в ночное стеречь коней? Я чуть не ревела, когда они на другой день рассказывали, как разводили костер, как у кого-то угольком прожгло штаны, какая была вкусная еда, приготовленная на костре...

– А вой волков, а уханье филина, – вздохнул Выбор, вспоминая детство...

– Хоть в походе сумею насладиться вольготной жизнью! – произнесла Умила и тотчас уснула.

Утром Выбор внимательно посмотрел на нее. Он думал, что она проснется с негнущимися суставами и с синяками под глазами. Но Умила выглядела свежей и хорошо отдохнувшей. Взгляд ее, как обычно, блестящих глаз был уверенным, на щеках играл румянец. Выбор не сомневался, что ягодицы у нее нестерпимо болели, но она вскочила в седло, ничем не выдав своих мучений.