Читать книгу "Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Александр Ильюшечкин"

— Да, однажды мы снялись с позиций и отправились к месту проведения армейской операции около пакистанской границы, в которой было задействовано очень большое количество наших войск. Там тогда прорвалась какая-то банда. Запомнилось, как ночью пролетел самолет, повесил осветительную ракету, и стало светло как днем, я увидел тогда как на ладони наши батареи, увидел и бегавших вдалеке душманов, по которым мы стреляли. Я видел, как стреляют по людям, убили кого-то или нет, было непонятно, но честно скажу: сам я никого не убивал, уши и головы никому не отрезал. Чем все закончилось, я не знаю, мы постояли там дня два, ведя огонь в основном ночью, потом нам сказали: «Все. Операция закончена. Все нормально».

Нашей задачей было выехать на позицию в горы вслед за пехотой и танками и открыть с этой позиции огонь по противнику.

Говоря о потерях, могу вспомнить парня по имени Яков, фамилию не могу, к сожалению, припомнить, мы вместе с ним были в карантине. Потом его распределили в другой батальон, и вот спустя время мне сказали, что Яшку убили.

А когда я уже лежал в самаркандском госпитале, прибывший из нашей части парень рассказал мне, что вскоре после того, как я заболел, на моей машине прапорщик и парень, которому совсем немного оставалось до дембеля, попали под огонь душманов. В них выстрелили из гранатомета, граната попала прямо в кабину 66-го, оба погибли. Тогда я понял, что родился в рубашке — ведь лучше полежать в госпитале с тифом, чем отправиться на тот свет, можно сказать, что тиф меня спас.

— Мин опасались?

— Лучше о минах было не думать, попадет — не попадет… Страшно было потом, когда проехал и, к счастью, ничего под тобой не взорвалось. Успокаивал себя мыслью, что, если что, колесо оторвет, а может, и не оторвет, к тому же сидишь рядом с мотором, если что — он от удара защитит. Конечно, это была пустая надежда — мины душманов поднимали в воздух и бэтээры, и танки, и когда вспоминалось об этом, то становилось страшно, а потом старался об этом не думать, разговаривая с друзьями о чем-нибудь другом.

Наш десантно-штурмовой батальон был придан мотострелковой бригаде. Говоря об офицерах, хочется вспомнить полковника, командовавшего нашей бригадой, к сожалению, время стерло из памяти его фамилию. Он был крупным мужчиной, ходившим в форме с коротким рукавом, пистолет непременно носил за поясным ремнем, причем всегда без кобуры. Издалека было сразу видно, что идет комбриг.

Отношения с офицерами в целом были хорошими. Так, например, капитан, командир нашей минометной батареи, был мужиком строгим, но в свободное от службы время с ним всегда можно было на равных поговорить по душам. А вот молодые лейтенанты, только прибывшие из учебок, поначалу вели себя так, будто бы они там самые главные, но вскоре поняли, что там к чему, и немного присели. Короче говоря, когда было надо — офицеры свое спрашивали, а когда от нас ничего не требовалось, то с офицером можно было посидеть и поговорить как с нормальным человеком. В Союзе офицеры обычно бывали намного хуже, по крайней мере, мне встречались такие. В Афганистане же если офицер тебя повел вперед — значит, повел, офицерам там доверяли и надеялись на них, ведь нам было по 18, 19, 20 лет, мы были пацаны, и слушать больше было некого, к офицеру отношение было часто как к отцу, многих за глаза называли «батя».

— Под огонь душманов попадали?

— Под прямой обстрел я, к счастью, ни разу не попадал. Однажды ночью я дежурил в «секрете», представлявшем собой слегка замаскированную яму. Я вышел к «секрету», а со мной в паре должен был идти один «дедушка», но он не пошел. Мне пришлось отправиться на пост одному, и, прихватив с собой воды, я направился к «секрету». Неподалеку от «секрета», в камышах, у нас лежали набранные в ближайшем кишлаке гранаты (я имею в виду не Ф-1, а очень вкусные местные фрукты), их был там целый мешок. И вот я решил сходить за гранатами в камыши, но что-то остановило меня, и я остался на позиции. Вдруг я услышал в кустах непонятный шорох, вообще, там было много шакалов и других животных, которые часто задевали колючую проволоку с висевшими на них для большего шума консервными банками, они же задевали и обильно расставленные по округе сигнальные ракеты. Но, расслышав шаги, я понял, что по камышам идет человек… Кто-то, может быть, и сказал, что он в подобной ситуации поступил бы строго по уставу и сперва крикнул «Стой, кто идет!», но я честно скажу, что сразу передернул затвор автомата и лупанул очередью по кустам на звук шагов. После моих выстрелов в кустах кто-то надрывно заорал. Ребята среагировали быстро и, повесив несколько осветительных ракет, прибежали мне на помощь. Им удалось поймать в кустах одного переодетого в униформу афганской армии душмана. Оказалось, что ночью мимо нас хотела проскочить небольшая группа бандитов. И пойди я тогда за фруктами, все могло бы закончиться печально, а так мне за бдительность перед строем была объявлена благодарность командования и обещан отпуск домой… и все — никакой награды мне не дали, отпуск, кстати, тоже, может, кому-то что-то и дали, а мне — нет.

Был и еще один похожий случай, закончившийся, правда, без стрельбы. Я поехал к ручью, чтобы помыть изрядно запылившуюся машину, прихватив автомат, оставил его в кабине. Я занимался машиной и краем глаза увидел, что ко мне идут двое афганцев непонятной внешности. Еще издали они жестом спросили закурить, я ответил, что нет, но они продолжали приближаться. От беды подальше я запрыгнул в машину и уехал прочь. Что у местных на уме, догадаться было невозможно, можно было и не успеть дотянуться до автомата.

— С афганской армией взаимодействовали?

— В целом отношения с «зелеными» были нормальными, но мы их не любили. Местная милиция Цурандой была еще более или менее дисциплинированной, а эти — сегодня нашим, а завтра — вашим. Афганская армия если и выходила на операции, то их солдаты или шли за нашими спинами, или вовсе перебегали к душманам. Их можно было понять, и если мы воевали за идею и чтобы вернуться домой, то у этих вчерашних крестьян была единственная идея — пожрать, они все там ходили полуголодные и больные. Мне запомнился дед, везде ходивший с внуком, у которого все ноги были в огромных прыщах и нарывах, все лечение которых ограничилось заклеиванием ранок американским лейкопластырем.

— Бывали случаи неосторожного обращения с оружием?

— Был случай двойного заряжания миномета, когда заряжающий допустил ошибку и в спешке забил в ствол миномета сразу две мины, которые и сдетонировали, тогда, по-моему, погиб всего один человек. Больше подобных потерь я не помню, боевые потери на батарее также были очень небольшими.

Поначалу мы всего боялись, повсюду ходили с оружием, не делая ни шага в сторону. А потом со временем наступила какая-то апатия: можно было, особенно не задумываясь, кинув на плечо автомат, в одиночку отправиться к «секрету», если напарник где-то задерживался, и просидеть там всю ночь одному, если тот не появлялся вовсе. Казалось, что если сегодня ничего не случилось, то и завтра тоже не должно ничего такого произойти.

Прослужить в Афганистане до дембеля мне не довелось — я заболел тифом, попал в госпиталь в Самарканд, а когда поправился, получил 60 суток отпуска домой, потом меня отправили служить в Термез, на границу с Афганистаном.