Читать книгу "Быть драконом - Андрей Стерхов"

Спасло меня только то, что они ехали по дороге, а я нёсся джейраном напрямки. Поэтому и успел я к воротам раньше преследователей. На пять секунд, но раньше. И мне этих пяти секунд вполне хватило. Отработал на автомате: сунулся в салон, отпихнул Леру, раскрыл бардачок, нашарил гранату, подпустил врага поближе, метнул снаряд под колёса и снял заклятие.

Как говорится, кто к нам с чем придёт, того мы тем и отфигачим.

После взрыва «лэндкрузёр», этот чёрный мордатый зверь, взметнулся на задние лапы и, простояв несколько мгновений в таком нелепом положении, завалился набок.

— Что это было, шеф? — спросила Лера, когда мы вырулили с грунтовки на трассу и вклинились в поток.

Я, переведя дух и сбавив скорость, предложил спасённой самой ответить на этот вопрос:

— А ты как думаешь?

Она потёрлась щекой о моё плечо и произнесла очень короткое, но ёмкое слово. Одно. И дальше всю дорогу молчала.

Слово, которое обронила Лера, было для меня новым, поэтому я постарался его запомнить. Не потому что понравилось, а потому что так надо. Мы, драконы, всё время вслушиваемся в речь людей и, услышав что-нибудь новое, сразу берём на вооружение. Не тупо попугайничаем. Нет. Осмысленно. Ведь для того чтобы выжить, нам нужно непрерывно приспосабливаться. Мир меняется, и мы должны. Иначе — вилы. Замешкался на секунду, уже обнаружил себя, а обнаруживший себя дракон — не жилец. Труп. Набитое трухой чучело в доме Охотника. Не даром пятое правило дракона гласит: «Меняйся, меняйся и ещё раз меняйся». Вот и меняемся. Не забывая при этом, конечно, исполнять завет Высшего Неизвестного: «Изменяйся вместе с миром, но никогда не изменяй себе».

Никогда не изменять себе — это для дракона святое.

Необходимость заставляет дракона рядиться в разные одежды и объясняться на разных языках, но она не может отменить драконьей сути. Никогда не примет дракон того, что отвратно его душе. К примеру, того, что помогать другим — тратить время впустую, что падающего нужно подтолкнуть, что счастье — это два бигмага по цене одного, что после нас хоть потоп, что мир — бардак, а бабы — не те, за кого себя выдают. Нет, никогда и ни при каких обстоятельствах дракон этого и подобного не примет. Иначе, какой он, к чёрту, дракон?

Я довёз Леру до самого дома. Не поленился, вылез из машины и (обжёгшийся на молоке, дует на воду) довёл за ручку прямо до дверей квартиры. А как по-другому? Драконы всегда в ответе за тех, кого приручили. И вообще мы парни хоть куда.

Пока она ковырялась с замком, я её инструктировал:

— На улицу не соваться, к двери не подходить, в окно не выглядывать.

— Даже если пообещают горошка? — нашла она в себе силы для шутки.

— Даже.

— И надолго вы меня, шеф, в башню заточаете?

— Пока напряг не рассосётся.

— Насовсем-насовсем, выходит.

— Сказал же, пока напряг не рассосётся.

— А он рассосётся?

— Куда денется.

— А как я узнаю, что уже рассосался?

— Принц на сером волке прискачет.

Наконец она справилась с замком, вошла внутрь, быстро осмотрела себя в зеркале и, взбив непослушную чёлку, предложила:

— Может, кофейку, шеф?

— В другой раз, — отверг я заманчивое предложение.

— Почему не сейчас?

— Дела.

— Все дела, шеф, не переделаешь.

— Согласен. Но стремиться к этому надо.

— Удачи, — сказала она и захлопнула дверь.

Неожиданно резко.

— И ты мне очень нравишься, — сказал я гудящему стальному полотну, отсалютовал по-военному и двинул к лифту, размышляя на ходу о том, что если какой-нибудь залётный инопланетянин попросил бы меня объяснить что такое «женщина», я бы сказал, что это нечто неописуемое, смысл которого можно передать одной фразой — «Чего это она?!»

Когда добрался домой, было уже начало седьмого. На этот раз пришлось воспользоваться собственным ключом, поскольку Ашгарр встречать меня почему-то не вышел. Но когда я разулся и повесил кобуру и бубен на крюк, он всё-таки выглянул из своей комнаты.

— Пиццу разогревать? — спросил он.

— Спасибо, сыт, — прислушавшись к себе, отказался я от ужина.

— Может, чаю?

— А вот чаю давай.

— Молочный оолонг? — уточнил Ашгарр.

— Да, и с чабрецом, — попросил я и порулил в ванную.

— Чего такой измочаленный? — перекрикивая шум воды и пыхтение электрочайника, поинтересовался через минуту Ашгарр.

— Побегать пришлось, — крикнул я в ответ и сунул голову под холодную струю, поскольку горячую обещали включить только двадцать второго.

В подробности вдаваться не стал. Моя частная сыщицкая деятельность — это моя частная сыщицкая деятельность. Моя и только моя. Не люблю я Ашгарра и Вуанга своими проблемами грузить. Уяснил однажды и навсегда: если ты не решаешь свою проблему самостоятельно, то сам становишься чьей-то проблемой. Золотому дракону стыдно быть чьей-то проблемой. Золотой дракон должен быть решением чужих проблем. Обязан.

Пока я пил чай, Ашгарр стоял у окна и курил, выпуская дым в приоткрытую фортку. Какое-то время молчали. Говорить было особо не о чем, за сотни лет всё давным-давно переговорено.

Говорить не о чем.

Но говорить нужно.

Хотя бы для того, чтобы Ашгарр совсем не одичал, мало мне тихушника Вуанга.

— Скажи, почему люди такие? — спросил я, ковыряя ложкой в банке с мёдом.

— Какие? — не понял Ашгарр.

— Настырные. Даже упрямые.

— Разве это плохо?

— Когда бы они эту свою настырность использовали по делу, то было бы неплохо, а так — ерунда выходит. — Вспомнив хищную мордочку адвоката Ащеулова, я покачал головой. — И лезут, и лезут. И лезут, и лезут. Настырные как черти. И как черти же злые.

Ашгарр сделал долгую затяжку, потом выпустил в три приёма дым через ноздри и сказал:

— Если вспомнить Конрада Лоренца с его теорией агрессии как четвертого базового инстинкта человека, то…

— А давай не будем вспоминать Конрада Лоренца, — взмолился я.

— Давай, — легко согласился Ашгарр.

И мы вновь на какое-то время замолчали. Я отхлёбывал из кружки остывающий чай, Ашгарр по-прежнему смотрел во двор через окно.

— Сегодня мне ворон на хвост сел, — первым нарушил я тишину.

— Пристрелил? — вяло и как-то чересчур равнодушно поинтересовался Ашгарр.

— Не сумасшедший, в центре города стрелять. Ушёл дворами.

— Отличник.

Тут я заметил то, что давно должен был заметить, а если и не заметить, то прочувствовать. Что «я» моё другое не в своей тарелке. Что худо ему. Что оно на пороге депрессии.