Читать книгу "Волгарь - Марина Александрова"

Ночью же, лежа с постылой супругой, не выдержал Ефим ее вздохов и заговорил:

– Ты спишь ли, Стеша?

Жена с готовностью откликнулась:

– Нет, Ефимушка, не сплю. Не спится мне что-то. Особливо после прошлой ночи: кричал ты страшно. Я вот спросить тебя хочу...

Казак оборвал ее с тяжким вздохом:

– Знаю, матушка, о чем спрашивать будешь. Да только лучше не знать тебе ничего. Ты прости меня, грешника окаянного, не хочу я тебе зла делать, потому и прошу не спрашивать ни о чем. Тошно мне, Стеша, тошно и муторно. А чего маюсь – и сам понять не могу.

Ефим говорил и никак не мог остановиться, словно день, что провел он с сыном, что-то стронул в его очерствевшей душе. Ему бесконечно жаль стало Степаниду Яковлевну, жену свою постаревшую, которую не любил он вовсе и даже в постели ублажить не хотел. Купчиха не понимала, о чем говорит ей муж, но чуяла вещим бабьем сердцем, что не будет ей более счастья, что остались в прошлом те дни, когда радовалась она каждому утру, просыпаясь рядом с Ефимом. Чувствовала она, что совсем чужой человек лежит сейчас рядом с ней, и горькие беззвучные слезы текли из ее глаз на подушку...

Так и заснули супруги, думая каждый о своем. А утром Степанида Яковлевна решила и впрямь не докучать более мужу расспросами. Подумала несчастная баба, что и так Господь в своей неизреченной милости много ей счастья на старости лет познать дозволил: даже сын вот у нее растет здоровенький! А чтоб не было у нее ночных мучений от непослушной плоти, пристрастилась с того дня Степанида Яковлевна к сонному зелью. Накапает из склянки в кубок со сладкой наливкой, примет на ночь, да и спит себе сном праведницы.

Ефим же подивился, что стала крепко спать супруга, но только обрадовался. Ведь хватило его только на пару дней, чтоб не видеться с Любавой. Вновь разгорелся сердечный пламень. Ведь теперь не юношей был Ефим, а зрелым мужем, и все его существо тянулось к черноокой красавице. Точно безумие поселилось в нем, с коим справиться обычному человеку не под силу.

Потому вновь стоял казак под окном Любавы, протягивая ей новый подарок – жемчужные серьги.

И опять тонкая усмешка тронула уста девицы, когда взяла она украшение. Молча вдела она серьги в уши, повернулась к Ефиму и спросила:

– Хороша ли я, отвечай?

Казак сдавленным голосом произнес:

– Краше тебя никого нет, Любавушка!

– А почто ж ты так долго не приходил сызнова, али поцелуй мой не хорош был?

– Что ты, красавица, Господь с тобой! Сожгла ты меня своим поцелуем, словно умер я, а потом воскрес наново.

– Ну коль сам не ведаешь, почто не шел ко мне, так и сейчас ступай.

– Зачем же ты гонишь меня, Любавушка? – с мукой в голосе спросил Ефим.

– А чтоб знал наперед, что не след, не спросясь, забывать меня, – ответила она с усмешкой и добавила: – А коли завтра не придешь сызнова, так вовсе более не ходи.

С этими словами девица затворила оконце. Казаку осталось только горестно вздыхать да сетовать, за что послал ему Господь муку такую.

Теперь каждую ночь стоял казак под окном Любавы с подарком, а она издевалась над влюбленным казаком, как хотела. Власть ее над ним не знала границ.

ГЛАВА 22

Изрядно денег извел казак на прекрасную Любаву, покуда ни позволила она ему в спальню свою попасть. Да только не спешила она подарить свое тело казаку. Измыслила девица для Ефима новую пытку: зажигала много свечей в комнате, вставала в центре обнаженной, надев на себя только дареные казаком украшения. Поначалу позволяла она ему лишь смотреть на себя недолго, затем позволила ноги свои целовать, но руками не трогать.

Ее тело, гладкое, точно изваянное из мрамора, сводило Ефима с ума. Он пожирал жадными очами желанную красавицу, ползал перед ней на коленях, прикасаясь пылающими устами к ее ногам. А Любава оставалась холодна, лишь надменно улыбалась, видя его мучения, да в черных очах ее разгорался тайный огонь.

Шалел Ефим от столь сладостной муки, волком выть готов был, но не смел ослушаться Любавы, знал, что лишится тогда и этой малости. Страсть сжигала казака, наполняла его душу безумием, заставляла скрипеть зубами от вожделения. Муки мученические терпел он, когда уходил от Любавы, точно натянутая тетива.

Когда же позволила она Ефиму касаться себя руками, то потерял он от счастья голову, все гладил ее волшебное тело и не мог остановиться, умоляя красавицу дрожащим голосом отдаться ему. Но лишь смеялась она в ответ – зная свою неодолимую над ним власть, не спешила насытить казака желанным плодом, разжигала его желание.

Лишь осенью получил Ефим от Любавы то, что хотел больше жизни. Приказала она ему раздеться и лечь на постель. Он послушался ее, дрожа от желания. А потом лежал и смотрел, как она медленно-медленно снимает свою одежду, как расплетает свою дивную косу, как надевает на себя все подаренные им украшения и точно облитая сиянием драгоценных камней приближается к нему...

Последнее, что помнил казак, как оседлала его Любава и склонилась над ним так, что груди ее коснулись его груди, сияющие черные очи оказались прямо перед его глазами, а ее уста приникли к его губам в долгом сладостном поцелуе.

Утонул Ефим в омуте ее очей, закружило его в звездном водовороте, растворился он в потоке несказанного блаженства, коего не испытывал никогда ранее. И был этот поток нескончаем. Никому и никогда не смог бы описать казак того наслаждения неземного, какое испытал он в ту ночь в объятьях Любавы, ибо не было на земле слов, чтоб рассказать об этом...

После этой ночи Ефим стал рабом черноокой красавицы. А она не преминула этим воспользоваться. Когда пришел он к ней следующей ночью, отстранила казака она холодно и начала разговор:

– А скажи мне, Ефим, как же жена твоя терпит ночные твои отлучки?

Он отвечал ей со смешком, пытаясь снова обнять ее:

– Да она зелье сонное пьет, оттого и не знает вовсе, что ухожу я ночами. Крепок сон Степанидин, годы ее немалы, и болезненна она стала, потому и зелье стала принимать.

Любава снова отмахнулась от Ефимовых объятий, как от докучливой мухи, и продолжила:

– А ты, стало быть, и рад: супруга спит, а сам к полюбовнице шастаешь, плоть свою тешишь! Эко ловко устроился!

– Да что ж тебе не по нраву, Любавушка? – спросил недоумевающий казак.

– То и не по нраву, что я тебе лишь ночью нужна!

– Господь с тобой, звездочка моя! Да я бы с радостью никогда б от тебя не уходил, да ведь жена у меня!

– Ах, ты о жене вспомнил! Вот и ступай к ней!

И более ни слова не говоря, она вытолкала Ефима за дверь. Как не стучался казак, не открыла ему Любава.

На следующую ночь приняла она измученного мужика как ни в чем не бывало, и даже позволила ему делать с собой все, что ему хотелось. От удивления безмерного и нежданно свалившегося на него счастья чуть не рехнулся Ефим. Он покрыл поцелуями все ее тело, ласкал свою ненаглядную Любавушку, шептал на ухо ей все слова нежные, какие только знал. А когда вошел в ее трепещущую плоть, то снова унесла его волна блаженства в глубокий омут наслаждения, где тонул он и все никак не мог достичь дна.