Читать книгу "Проклятие Гоголя - Николай Спасский"

– Ты куда?

– Навещу старого приятеля, графа Серджо Франкини. В 1914 году он был третьим секретарем итальянского посольства в Санкт-Петербурге. Ох мы погуляли вместе! Шампанского испито – не описать…

Отец Гермоген мечтательно покрутил головой. Отец Федор ему поверил.

Они остановились в недорогой гостиничке не доезжая Монтепульчано, договорились проснуться утром пораньше и вместе отправиться в поместье Кастель дель Ручелло. Но то ли от непривычки к разъездам в машине (в джипе трясло нестерпимо), то ли от усталости и подозрительности, отец Федор спал из рук вон плохо.

Около четырех раздался приглушенный рокот. Когда отец Федор спустился, отца Гермогена уже след простыл. Ночной дождь хорошо промыл небо. Светили звезды. Джип оставлял глубокую колею.

Отец Федор без спроса позаимствовал старый велосипед кого-то из прислуги, – здесь он перекрестился: «Грешен, прости меня Господи. Надо будет вернуть», – и пустился вдогонку. Ворота в поместье он обнаружил незапертыми. Машина припарковалась у черного входа. Камердинер был еще теплый.

Послышался выстрел, потом еще один. Отец Федор разыскал спальню графа и от ужаса представшей его взору картины его вывернуло наизнанку. Отец Гермоген направил пистолет на отца Федора, но на его счастье душегуб все пули израсходовал на бедного Франкини. Раздался пустой щелчок. И тогда отец Гермоген широким движением руки, наотмашь, как хлыстом, ударил отца Федора по лицу пистолетом. Потом отца Федора, потерявшего сознание, потащили к машине. Он очнулся от тряски. Левой рукой отец Гермоген держал руль, а правой – упирал дуло в бок отцу Федору, полусидевшему на соседнем сиденье.

– Больно было до одури, – сознался отец Федор. – И от выбитых зубов, и от рассеченных губ, и от жутко неудобной позы.

Ну а дальше они уже все себе представляли. Отец Гермоген остановился около колокольни и, пиная отца Федора дулом «парабеллума», заставил его подняться на крышу. Там приказал встать на парапет лицом к нему и падать спиной вниз. Взывания к милосердию, к Господу – ни к чему не привели. Отец Гермоген только ухмыльнулся. Попытка обратиться к другому аргументу – мы же православные, русские, дворяне, наконец, – оказалась еще менее успешной: «Ты такой же дворянин, как я – китаец! Мои предки с Иваном Грозным Казань брали, а твои, насколько мне известно, дослужились до коллежского асессора в городе Сран-Урюпинске после отмены крепостного права. Так что не надо. Прыгай, сука!»

Отец Федор прыгнул. Как он рассказывал, он сам не понял, что произошло. Видно, слишком велика была воля к жизни. Ему удалось ухватиться за парапет. Сперва отец Гермоген рассвирепел, но развеселился и решил поиграть. Стал наступать на пальцы.

– Несмотря на возраст и худобу, дядька он здоровый. Сапоги до сих пор заказывал себе гвардейские, у лучшего римского сапожника. Мои бедные пальцы аж захрустели. Еще раз-другой, я бы отпустил, – жаловался отец Федор.

И тут появился Гремин, и окрыленный внезапной надеждой, с неизвестно откуда взявшейся силой отец Федор ухватился за ногу своего мучителя. А тот возьми да и потеряй равновесие.

– Промысел Божий, другого объяснения я не вижу, – подытожил отец Федор.

Они переглянулись. Марианна явно была ошеломлена. Евгения не знала, как расценивать происшедшее. Гремин выглядел невозмутимым.

Отец Федор уже настолько восстановился, что, справившись с овощным супом, несмотря на отсутствие зубов, рискнул подпитать себя знаменитой местной вырезкой. Он снова чувствовал себя полностью в своей тарелке, с осуждением поглядывал на девиц. Изрек, что всем четверым сейчас лучше пищи телесной, как ничто помогла бы хорошая исповедь.

По существу, они могли бы уже ехать. Оставалась безделица. После завершения драмы на колокольне они вызвали карабинеров и потом рассказали все – в рамках разумного, естественно. Теперь следовало подписать протокол. Марешалло обещался привезти бумаги часам к двум. Уже отбило три.

И тут в тратторию вошел человек, не местный, и решительным шагом направился к их столику. Он был в костюме, при галстуке, коротко пострижен, с коротенькими ухоженными усиками. Под мышкой держал пачку газет. Гремин заметно побледнел.

– Ну что, Гремин? Что скажете? Я же вас предупреждал держаться подальше от таинственных историй. И вот снова трупы. Целых три. Нездорово получается.

– Здравствуйте, комиссар. Не говорю традиционное «мне приятно вас видеть».

– А вам сказать нечего?

– Да, строго говоря, так. Все, что я и мои друзья знали, – мы рассказали вашим коллегам. Хотя мы, естественно, в вашем распоряжении.

– Понимаете, в чем проблема и ваша, и моя, – обратился к Гремину комиссар. – Я не сомневаюсь в вашем алиби. Ни в коей мере. Вы никого не убивали. Но почему-то людей убивают после того, как они поговорят с вами.

Комиссар поморщился, как от зубной боли. В комнате словно похолодало. Евгения и Марианна, сжавшись в креслах, во все глаза смотрели на Гремина. Он как ни в чем не бывало молчал, ожидая дальнейшего хода своего оппонента. «Хотя тот, наверное, вовсе и не был оппонентом», – подумала Евгения.

Лишь отец Федор попытался встрять.

– Комиссар, храни вас Господи, да что вы говорите. Андрей Николаевич у нас регент церковного хора в храме Святителя Николая, что на виа Палестра.

Комиссар прервал его:

– Падре, извините, дайте мы завершим разговор. Прошу прощения, – тихо, но таким тоном, что отец Федор больше не возникал.

Гремин продолжал безмолвствовать.

– Ну что же, молчите. Ваше право. Я бы на вашем месте тоже молчал. Думаю, вы сами до конца не понимаете, что происходит. Ну что же, послушайте.

Комиссар отслоил из пачки газет, которые у него были под мышкой, сегодняшнюю «Коррьере делла Серра», вытянул римское приложение, полистал. Где-то на третьей странице нашел то, что искал. Развернул, показал присутствующим. Статья называлась «Смерть в конюшне». Рядом фотография заброшенной конюшни, недалеко от Рима, чуть в сторону от новой Аппиевой дороги. Вчера утром бродяги нашли там труп женщины и из страха, чтобы их не обвинили в убийстве, позвали полицейских. Кто она, даже ее возраст – пока не удалось определить. Согласно газетной информации, перед смертью женщину сильно пытали. Ей жгли пятки, поломали кости, вырезали груди, поотрезали пальцы, выжгли глаза. Все это комиссар излагал нейтральным голосом, словно сообщение о футбольном матче «Сиены» с «Сандорией».

– Зачем вы нам это зачитывате? – попыталась было возмутиться Евгения.

– Не надо, Женя, – по-русски остановил ее Гремин.

– Действительно не надо, мадемуазель. Ваш друг все понял. Эта женщина – Божана Клионис, с которой вы ужинали вместе вчетвером, две недели назад. Она и до, и после того вечера неоднократно встречалась с вами. Хотя, опять-таки, вас никто не подозревает.

– Комиссар, извините, можно вопрос? – Гремину вернулся его обычный, вежливо-жесткий голос.