Читать книгу "Убийство в частной клинике - Найо Марш"

Аллейн подошел к напоминающему графин аппарату, наклонился и отвинтил деталь, похожую на болт. Но она оказалась не болтом, а верхней частью поршенька шприца, вместе с которым вышел и весь шприц.

— Оснований довольно, — сказал Аллейн.

Потребовалась хватка четырех полицейских, чтобы удержать анестезиолога, и на него пришлось надеть наручники. Душевнобольные иногда бывают очень сильными физически.

Взгляд в прошлое

Суббота, двадцатое. Вечер

Вечером, через два дня после ареста Робертса, Аллейн ужинал с Найджелом и Анджелой. Найджел до этого клянчил у инспектора информацию, и тот бросил ему крохи. А Анджела томилась в ожидании сведений из первых уст. За ужином Аллейн больше молчал и был замкнут. Анджела крепко стукнула Найджела по голени, когда тот попытался коснуться темы ареста, он едва сдержал крик и сердито посмотрел на невесту. Она едва заметно покачала головой.

— Что, больно, Батгейт? — усмехнулся Аллейн.

— О-о-о… да, — протянул Найджел.

— Как вы догадались, что я ему приложила? — спросила Анджела. — Да вы не иначе как сыщик.

— Не такой распрекрасный, чтобы вы обратили внимание, но надеюсь снова прийти в форму.

— Все ехидничаете? Расскажите лучше: вы довольны тем, как провели расследование? — запустила пробный шар Анджела.

— Невелика радость, если разгадка достается по чистому везению.

— По чистому везению! — воскликнул Найджел.

— Вот именно. — Аллейн взял бокал с портвейном, поднес к губам, многозначительно посмотрел на Найджела и пригубил вино. — Ну, вперед, — покорно проговорил он. — Давайте спрашивайте. Понимаю, почему я здесь. Вы не каждый вечер выставляете такое вино. Подкуп. Хитроумное взяточничество. Я прав?

— Да, — сознался Найджел.

— Я бы не стала давить на мистера Аллейна, — предостерегла жениха Анджела.

— Стали бы, если бы он поддавался, — загадочно произнес старший инспектор. — Знаю я ваши штучки и ваши повадки.

Его собеседники промолчали.

— Если хотите знать, — продолжил старший инспектор, — я намереваюсь проговорить несколько часов.

Найджел и Анджела расцвели.

— Какой же вы, право, душечка, — умилилась девушка. — Давайте пойдем с этим графином в соседнюю комнату. Больше не решаюсь тянуть из него здесь. Наступает время, когда дамам пора покидать гостиную.

Она поднялась, и Аллейн открыл перед ней дверь. Анджела прошла в небольшую комнату, торопливо подложила в камин четыре полена, поставила низкий столик между двумя креслами, а сама села на коврик у очага.

— Сюда! — решительно позвала она.

Мужчины вошли, Аллейн с благоговением поставил графин на стол, и они заняли свои места.

— Скорее. Жду не дождусь развлечения! — Анджела переводила взгляд с Аллейна на Найджела.

У них на лицах появилось довольное выражение, какое бывает у хорошо накормленных мужчин. В камине потрескивали дрова и жарко пылал огонь, освещая темную голову инспектора и его красивые руки. Он откинулся на спинку, устроился поудобнее, повернулся к Анджеле и улыбнулся.

— Можете начинать, — разрешила она.

— Но с какого места?

— С самого начала. С операционной.

— Про операционную могу сказать одно: идеальное место для преступления. Как только тело жертвы убрали, все по науке отмыто — гигиенически, до основания вычищено. Ни малейшего шанса найти отпечатки пальцев, и на полу тоже ничего значимого. И, разумеется, останься она в таком же виде, мы не нашли бы ничего, что указывало бы на Робертса.

— Начинайте с того момента, когда вы впервые заподозрили анестезиолога, — предложил Найджел.

— Может, лучше с того момента, когда ты заподозрил этого маленького смешного человечка?

— Черт возьми, а ведь было дело — подозревал!

— Неужели? — воскликнула Анджела.

— У меня не было в связи с ним никакой определенной версии, — признался старший инспектор. — Вот почему я заговорил о везении. Меня он беспокоил. Возникли сомнения на уровне предчувствия, а я этого не люблю. Он меня встревожил с самого первого раза, когда я познакомился с ним в его доме. В подсознании засели фантастические мысли. Робертс показался мне фанатиком. Эти долгие, возбужденные разглагольствования об отягощенной наследственности — уж слишком с большим жаром он об этом рассуждал. Расследование явно его нервировало, но он не мог держаться в стороне. Очень ненавязчиво предложил нам версию самоубийства и подкрепил лекцией по евгенике. Он был, конечно, искренен, слишком искренен. Атмосфера вокруг него казалась какой-то неспокойной — он был человеком с ide fixe[19]. Затем выложил мне длиннейшую историю, как по его вине от передозировки умер больной и поэтому он теперь отказывается делать уколы. Это меня насторожило, поскольку являлось искусным подтверждением его невиновности. «Он не мог совершить убийство, поскольку никогда не делает инъекций». Затем я увидел стетоскоп с рядами насечек на ручке, и ему тоже нашлось логичное объяснение. Робертс объяснил, что таким образом ведет счет успешным случаям анестезии пациентов с заболеваниями сердца. А мне вспомнились индейские томагавки, Эдвард Эллис[20]и моя рогатка, на которой я делал зарубки, убивая очередную птицу. Мне не давала покоя странная мысль, что этот стетоскоп — именно такого рода счетная палочка. Когда мы выяснили, что Робертс — один из участников митингов в Ленинском зале, я подумал, уж не агент ли он левых. Но когда узнал о том, что он подбивал левых проталкивать в парламенте закон о стерилизации, много понял. При следующей нашей встрече я решил застать Робертса врасплох, задав вопрос о левых, но он положил меня на обе лопатки тем, что стал добровольно рассказывать о них. Это могло быть тонким ходом, но я так не считал. Робертс подарил мне свою книгу, и в этом тоже проявилась его фанатичность. Почему научные занятия в связанных с сексом областях часто вызывают болезненные навязчивые идеи? Разумеется, не всегда, но часто. Книга Робертса — основательный, хорошо изложенный призыв к тому, как разумно продолжать здоровый род. В ней нет ничего истеричного, однако я ощутил привкус истерии в личности автора. В одной из глав он утверждал, будто цивилизованный мир мог бы избавиться от расходов и хлопот по содержанию слабоумных и умалишенных, избавившись от них. Робертс считал, что в течение определенного периода вместо стерилизации следует применять искоренение. Прочитав это, я вернулся к мысли, которая тревожила меня с того момента, как я с ним познакомился. О’Каллаган принадлежал к тем, кого Робертс считал людьми с плохой наследственностью. Предположим, подумал я и покраснел от собственного легковерия, что у него возникла блестящая идея заняться благим делом, уничтожая таких людей, если представлялась возможность. Предположим, он совершал нечто подобное прежде, и всякий раз, когда попытка удавалась, делал насечки на своем стетоскопе.