Читать книгу "Грегор и тайный знак - Сьюзен Коллинз"

Зрелище было ужасное: корчащиеся тела, оскаленные зубы, лапы, до последнего пытающиеся сражаться с невидимым врагом…

— Найк, ты не могла бы закрыть Талии обзор? — попросил Говард. — Она и так видела слишком много.

Найк укрыла Талию своими крыльями.

— Иди сюда, Босоножка! — Грегор схватил сестру в охапку и отвернул ее лицо в сторону от жуткого зрелища, хотя она и не выглядела расстроенной или потрясенной.

— Нет, Гре-го, отпусти меня! — потребовала она.

— Оставь меня в покое! — Люкса высвободила руку с мечом и со всей силы вонзила меч в плечо Живоглота.

— А-а-а-а-а-а! — взревел крыс, отшатываясь. Из раны хлестала кровь.

Он открыл пасть, демонстрируя свои вновь отрастающие зубы. Аврора повернулась, и Люкса вскочила на ноги. С лезвия меча стекала кровь Живоглота.

Грегор оставил Босоножку и вовремя успел выставить свой меч между Люксой и крысом, когда тот крикнул в лицо девочке:

— Прекрасно, ты, сопля несчастная! Лети — и сдохни там просто так, ради собственного удовольствия!

— Тс-с-с, — сказала Босоножка, — ты слиском громкий.

Люкса побежала к выходу из пещеры, готовясь прыгнуть на спину Авроре. Но тут она увидела мышей. И встала как вкопанная, одной рукой уже держась за холку летучей мыши.

Предсмертные крики постепенно стихали. То тут, то там еще было видно какое-то движение, но все реже и все слабее. А потом все смолкло и затихло. Люкса всхлипнула и заревела. Не как королева, а как маленькая девочка.

— Тс-с-с, — сказала Босоножка, поглаживая ее по руке. — Тс-с-с. Мыски спят.

ГЛАВА 23

— Они ведь спят, да, Гре-го? Правильно? — спросила малышка, нахмурив бровки.

— Правильно, Босоножка, правильно, — ответил Грегор, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Они спят.

Он всегда говорил ей эти слова, когда речь шла о смерти. Когда они наткнулись на детской площадке на мертвую птичку, он сказал ей, что птичка устала и спит, а потом, когда Босоножка не видела, завернул птичку в газету и выбросил в помойку. И когда Босоножка на следующей прогулке не нашла птичку на старом месте — она решила, что птичка выспалась, отдохнула и улетела домой, к деткам. И Грегор радовался тогда вместе с ней.

Раз он не смог сказать ей, что та пичуга была мертва — про мышей он тем более не мог ей ничего сказать. Он не хотел приносить ей горе своим рассказом.

— Я знаю. Они просто легли спать. Как в той песенке, — продолжала Босоножка.

— Точно, Босоножка, как в той песенке, — механически подтвердил Грегор.

— Живоглот… Мы можем сделать хоть что-нибудь? Хоть что-нибудь? — В голосе Люксы звучали отчаяние и горечь. — Пожалуйста!

— Нет, Люкса, — ответил крыс, и Грегор вдруг подумал, что первый раз слышит, как Живоглот называет Люксу по имени. — Мы ничего не можем сделать для них. И никто не может.

— Можно я посмотрю в твои стеклышки? — обратилась Люкса к Грегору, и он протянул ей бинокль.

На самом деле все было прекрасно видно и без бинокля, но надо сказать, с биноклем картина представлялась еще чудовищней. Люкса взяла бинокль и приставила к глазам.

— Значит, вот оно как, — произнесла Люкса тихо. — Значит, вот как они планировали всех уничтожить.

— И никакого сопротивления со стороны зубастиков, — добавил Арес.

— Ты уже можешь отпустить меня, — сказал Картик тихо, и Арес освободил его из своих когтей. Зубастик свернулся калачиком и спрятал мордочку в шерстке.

— Я думала, они будут морить зубастиков голодом. Или попытаются их утопить. Ну или еще что-то в этом роде. Но это… — Найк покачала головой. — Такого еще не бывало.

— И не такое бывало, — угрюмо сказал Живоглот, слизывая кровь с раны на плече.

— Дай-ка я. — Говард передал Газарда Люксе и полез в аптечку. — Она не очень глубокая, — успокоил он Живоглота, осмотрев рану.

— Достаточно глубокая, — возразил крыс, бросив быстрый взгляд на Люксу. — Я считаю, я свой долг выплатил. Сполна. Моя жизнь — за твою жизнь.

— Да, долг выплачен сполна, — безучастно ответила Люкса.

Они стояли и смотрели, как Говард перевязывает рану Живоглоту, — просто потому, что надо было на что-то смотреть, а смотреть на мертвых мышей было невыносимо.

Грегор все не мог осознать, что произошло у них на глазах. Он уже видел смерть, много раз. Но сегодня это было иначе, не так, как прежде. И дело было не в количестве жертв. Там, в джунглях, во время боя с муравьями-острогубцами, земля была покрыта трупами, словно ковром. Но тогда это был бой. Тогда лицом к лицу сошлись две армии, и у каждого был пусть призрачный, но все-таки шанс спастись. А то, что произошло с мышами…

Они не могли защититься, укрыться от невидимого и неосязаемого врага. И среди них были не только солдаты… но и детеныши…

Это было настоящее убийство. Точнее бойня. И возможно — не последняя.

Одна Босоножка, казалось, не замечала всеобщего настроения.

— Газард, потанцуй со мной! — попросила она, протягивая приятелю ручку, но Газард ответил:

— Нет, Босоножка, я сейчас не могу.

— Тогда я сама, — легко согласилась она и начала кружиться, напевая:

Раз-два-три-четыре-пять, та-ра-ра!

Вот танцует в свете жарком детвора.

В ярком золоте горячем, посмотри,

Королева-королева, раз и два и три.

Мама и папа,

Сестра и братишка,

Все разбежались зубастики-мышки.

Может быть, даже ушли навсегда.

Больше не встретишь ты их никогда.

Больше всего на свете Грегору хотелось, чтобы она замолчала. Но что-то мешало ему сделать ей замечание. А Босоножка теперь была мышкой: она царапала воздух лапками и весело подпрыгивала.

А зубастик, погляди-ка, раз-два-пять,

Покрутился, повертелся — и лег спать.

Угодили все в ловушку, раз и два и три,

Попрыгали, побегали и спать легли,

смотри.

Этот ее мышиный танец — это было уже слишком. К тому же с ними был Картик — ему-то каково все это видеть и слышать?

— Перестань, Босоножка! — сказал Грегор, но она слишком увлеклась песенкой.

Теперь она сложила ладошки под щекой и притворялась спящей.

Мама и папа,

Сестра и братишка,

Спать улеглись все зубастики-мышки.

Может быть, даже уснут навсегда.

Больше не встретишь ты их никогда.

— Да перестань же! Хватит! — Грегор схватил ее под мышки и рывком поставил на ноги.

Кажется, у него получилось слишком грубо, потому что она закусила губку, и глаза ее наполнились слезами.