Читать книгу "Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов"

– Иисус, но нельзя ведь жить, полностью отказавшись от всего земного? – невольно воскликнул ученик.

– А я и не требую, чтобы люди отказались от всего земного. Мне не нужно всеобщей нищеты и равенства в ней, но заботу о каждом ближнем своём имею в сердце. Не работающий, да не ест! Разве мы с тобой, Иуда, не трудимся до кровавых мозолей на ладонях наших? Я – плотник, ты – гончар! А когда мы пришли на Галилейское море, разве не кормили нас наши братья, кто рыболовством промышлял там? Я не требую от всех вас отречения от мирской жизни, но коли вы пошли за мной, то будьте готовы в решающий момент отказаться ото всего во имя общего дела, которому подвязались служить. Крепко запомни, Иуда, слова мои. Вера не всякому дана, но всякому совестью его дано быть правдивым и честным, смелым и отважным, даже если его поедает страх быть убитым. Человек всегда имеет свободу выбора, как прожить ему жизнь свою. Вот и ты, Иуда, выбирай одно из двух: совесть или богатство, душу или тело, самопожертвование или себялюбие, истину или ложь, милосердие или жестокость, щедрость или корысть, излишество или воздержание, терпимость или ненависть, добро или зло, братство или рабство, справедливость или беззаконие, терпимость или наказание. Эти человеческие качества никогда не смогут ужиться вместе. Ты должен это чётко уяснить для себя, Иуда, если хочешь остаться со мной.

– А что собственно случилось, учитель? Почему ты так строг ко мне, Иисус? Не понимаю…

– Никогда!!! Ты слышишь, Иуда? Ни-ког-да не смей брать деньги за то, что я помогаю людям, врачую их, исцеляю от недугов и болезней, ибо твой поступок порождает у людей сомнения в нашей честности, искренности и бескорыстности. Если ты ещё раз посмеешь взять у кого-нибудь хотя бы одну лепту, я изгоню тебя из нашей общины! – твёрдо заявил Иисус и замолчал. Иуда пребывал в смятении. Он не знал, что отвечать, ибо был раздавлен, напуган, унижен. Давно Иуда не испытывал таких чувств, пожалуй, с последней своей встречи с моим помощником, центурионом Савлом.

– Прости Иисус, но я хотел, как лучше, – решил повиниться ученик в своём проступке, дабы быть прощённым. – Но ведь нам надо как-то жить и чем-то питаться. Кроме меня и тебя сейчас никто не зарабатывает. Рыбакам здесь нечего ловить. Моря нет! Я каждый день мучаюсь над тем, где и как найти нам пропитание на день грядущий, – с небольшой обидой в голосе, опустив глаза, смиренно произнёс Иуда. Но голова его сейчас были занята совершенно другими мыслями. Он думал о том, что надо немедленно действовать, иначе выгодный момент будет упущен. Других путей, как стать господином, Иуда просто не видел. Он вцепился в свою идею крепко, как паук в попавшуюся в его сети жертву. План верного ученика был до гениальности прост. Искариот видел, как встречали Иисуса простые люди, когда они впервые приходили в Иерусалим. Тогда это был полный триумф учителя.

«Уговорить, мне, конечно, Иисуса никогда не удастся. Особенно сейчас, после столь тяжёлого разговора. Ещё, чего доброго, и впрямь выгонит! Если бы он не был таким упрямым и глупым, да с его-то искусством проповедовать, пророчествовать, врачевать, завоёвывать симпатии людей мы смогли бы перевернуть весь мир. Даже страшно подумать, кем бы мы могли стать. И почему Господь выбрал его, а не меня? Не справедливо! Надо постараться как-то столкнуть Иисуса с прокуратором или первосвященником…. Пусть они задержат его. Ну, я-то в любом случае буду в выигрыше. Ведь первосвященник всегда щедро отблагодарит меня за помощь, вполне возможно, и место выгодное предложит?» – таков был первый вариант Искариотова плана. Но по второй его мысли народ должен был заволноваться, подняться, встать на дыбы, как только храмовые стражники схватят Иисуса и бросят его в темницу. Бунт, восстание, мятеж! Если Иисус победит, то Иуда, как верный его ученик и освободитель учителя, будет ходить в победителях.

«Чего доброго и главным казначеем стану при царе Иисусе, которого народ возведёт на трон израильский. В случае же поражения я просто останусь в стороне», – размышлял Искариот, рисуя в своём воображении картины одну краше другой.

– Прости меня, Иисус, прости! Сегодня же все деньги, что получил, раздам нищим и бедным. Мы вместе три года, и я всегда был верным твоим учеником, им останусь до конца жизни. К тому же, ты спас меня… – быстро заговорил Иуда, радуясь про себя своему тайному плану, в успехе которого он даже не сомневался.

* * *

В трёх стадиях к востоку от Храма находилась Масличная гора. Поросшая фруктовыми деревьями, утопавшая в оливковых рощах, гранатовых садах и зарослях финиковых пальм она по праву считалась самым красивым местом среди каменистых и пустынных окрестностей Иерусалима. Два огромных кедра росли на вершине горы. Их можно было увидеть, находясь ещё далеко от города. Обычно паломники или путешественники, заприметив эти две высокие зелёные пирамиды, начинали радоваться, так как до городских ворот оставалось идти совсем не долго.

Масличная гора была любимым местом отдыха путников. Кедровые ветви, густые и тяжёлые давали прохладу в летнюю жару утомлённым дальним переходам людям и потому пожелавшим отдохнуть под сенью деревьев-великанов. Они укрывали от холода и дождей всех тех, кто прятался под хвойными лапами в дождь и ненастье. Может быть, поэтому около этих вековых кедров местные жители устраивали базары, весело торгуясь, покупая, продавая и радуясь удачной сделке. Масличная гора жила своей собственной и особенной жизнью.

Был четверг. Смеркалось. Весенний вечер обещал тёплую ночь. Приближался праздник, и благочестивые горожане готовились к нему, поэтому на улицах Иерусалима, несмотря на ещё раннее время, было на удивление тихо и пустынно.

С Храмовой горы раздался звук трубы, призывавшей правоверных иудеев вознести вечернюю молитву Всевышнему. Именно в это время на внутренней части двора первосвященника Каиафы начал собираться большой отряд вооружённых людей. В нём насчитывалось человек двадцать, а то и тридцать. Это была храмовая стража. Построившись в колонну, отряд через потайную калитку покинул двор дома главного жреца.

Впереди храмовой стражи шли двое. Один из них так тщательно кутался в свой длинный плащ, что его лицо невозможно было увидеть, а тем более узнать. Выдать же укрывшегося от чужого взгляда человека могли только чуть навыкате глаза, изредка поблескивавшие в сумерках наступавшей ночи. Опознать, конечно, его могли только в том случае, если бы он нос к носу столкнулся на улице с кем-нибудь из своих хороших знакомых, но никто из таковых среди случайных прохожих ему не попался. Второй же человек, шедший в главе отряда, лица своего не скрывал, ибо являлся начальником храмовой стражи, а потому был хорошо известен всем горожанам. Вооруженные люди шли молча и быстро. Факелы не зажигали. Двое, что находились впереди отряда, о чём-то тихо между собой переговаривались.

– Малх, – разгорячёно шептал один, – когда придём в Гефсиманский сад, вы чуть приотстаньте от меня и укройтесь за кустами. После вечерней трапезы мой учитель решил не ходить в деревню, а заночевать в саду около костра. «Ночи, – говорит, – тёплые! Нечего, мол, в духоте спать». Они все уже там, – махнул рукой в сторону Масличной горы, укутанный с ног до головы в плащ, человек, – я, значит, подойду только к нему, поздравлю с наступающим праздником и, как это водится, поцелую его в щёку. Вы ведь в лицо-то моего учителя не знаете? А если и видели издали или однажды, то можете и не признать в темноте. Так вот, этот поцелуй будет знаком моим, а для вас сигналом. Вы тут же выскакиваете из своей засады и хватаете его. Если сегодня не схватите его, то, завтра он будет ночевать в Вифании или в каком другом месте, а после пасхи вообще покинет Иерусалим, и не известно, когда снова придёт в город. Сегодня самый удобный момент, чтобы разделаться с ним.