Читать книгу "Интервью со смертью - Надежда и Николай Зорины"

Я поняла, зачем он убивал всех этих людей – чтобы моя смерть была оправданна. Он их для меня убивал, вернее, ради меня. Вероятно, они со мной как-то связаны. Он долго и тщательно готовился к моему истреблению: выяснил, что живу я теперь постоянно в квартире бабушки, узнал номер моего мобильного, проследил пути, по которым я хожу, круг знакомых… Мобильный! У меня ведь теперь новый мобильник! Как он мог узнать мой новый номер, я его почти никому не успела дать?

Столярову дала. Годунову сказала. Маме. И Василию Максимовичу. Не так и мало, получается, народу, у кого-нибудь из них он и мог выведать. Под каким-нибудь невинным предлогом.

Но как Алексей мог понять, что старого мобильника у меня больше нет, он ведь не звонил, а присылал эсэмэски? Видел, как я его потеряла, вернее, как потеряла пакет? Значит, там, на бельевом балконе, в доме Столярова, был действительно он?

Я остановилась, достала телефон, открыла последнее сообщение, проверяя догадку, вдруг осенившую меня. Первые эсэмэски он посылал из интернет-кафе, а эти? Если он нашел мой старый мобильник, логичней всего было бы…

Так и есть! Он нашел мой мобильник, он был на столяровском балконе, он… Последние два сообщения были посланы с моего потерянного телефона.

Не в блаженное состояние радости мне нужно сейчас впадать, – позвонить в милицию, Бородину позвонить и рассказать, кто преступник, кто этот самый маньяк.

Я никогда не смогу сдать Алексея. Не смогу и не стану. Я поеду на встречу в бар «Бригантина», в тот самый бар, в котором мы с ним сидели за три часа до отлета в Одессу. Что будет дальше? Не знаю. Этот день – мой последний день, через несколько часов я умру и потому имею право на последнее желание. Я прошу сделать в Книге Судеб небольшую поправку: пусть моим убийцей будет не Алексей.

* * *

Черепашьим шагом я продвигалась к «Бригантине», делая вид, что совершаю вечернюю прогулку (меня вдруг стало интересовать, что обо мне думают прохожие, а когда впадала в нирвану, когда с деревом в обнимку стояла, нисколько об их мнении не заботилась), и так старалась не прийти раньше семи, что в конце концов опоздала. На целых десять минут. Но Алеши в баре не было. Во всяком случае, ни в одном из посетителей я не смогла его признать, и ни один из них не проявил ко мне ни малейшего интереса.

Столик у окна, за которым мы тогда сидели, оказался свободным. Я заказала кофе и долго пила маленькими глоточками, притворяясь, что только ради этого пришла сюда. Алексей не появлялся. Я заказала еще кофе, потом сок, потом бокал сухого красного вина, потом стакан минералки… С восьми часов меня стал осаждать звонками Руслан, но я не отвечала, я ждала Алексея. Почему же он не приходит? Что мне делать, если он совсем не придет? Отправляться домой?

Я буду сидеть здесь, пока не закроется бар. Пока не закончится мой последний день. Пока не появится тот, кто должен его закончить.

Щель между неплотно задернутыми шторами окрасилась красным – солнце заходит, скоро начнет смеркаться. В сумерки погибнет старуха, вкравшаяся в мой последний день. Телевизор у стойки бубнит и бубнит. Поставили бы лучше какую-нибудь музыку.

Музыка заиграла у меня в кармане в половине десятого – музыка высших сфер, небесные звуки – марш из «Щелкунчика». Алеша просил прощения за несостоявшееся свидание и приглашал меня встретиться в аэропортовском парке. На четвертой скамейке. В десять часов.

В десять! Сообщение его, видно, пришло с задержкой. Как же мне добраться до аэропорта за полчаса? Никак не успеть, ни за что не успеть!

Я выскочила на улицу, попыталась остановить машину, не сообразив, что гораздо быстрее и надежней вызвать по телефону такси. Охранник, куривший на крыльце, с сочувствием смотрел на мои попытки – никто не хотел ехать в аэропорт. Он-то мне и посоветовал в конце концов вызвать такси, образумил ополоумевшую от сомнительного счастья дурочку.

* * *

Сухая жесткая трава шуршала под ногами, как опавшие листья. Вообще этот аэропортовский парк при сумеречном освещении напоминал осенний лес перед дождем. Я медленно шла, шурша травой – с каждым шагом все медленнее… Тонкостволые березы и осины, сумрак – я узнала этот парк. Вот водитель-то удивился! Всю дорогу его подгоняла, утверждая, что опаздываю на самолет, а попросила остановиться здесь, у парка, не доезжая до здания аэропорта. Может быть, он до сих пор стоит, раскрыв рот от удивления. Не вернуться ли к нему?

Не вернуться. Вон уже и аллея, скамейки. Я остановилась, подумала, справа или слева начинать отсчет? Тишина, сумерки все гуще. Четвертая скамейка посередине, хоть справа считай, хоть слева. Где-то там, в начале парка, откуда я только что пришла, хрустнула сухая ветка. Все идет по сценарию. Жутковатый сценарий!

Мое время еще не пришло. Мое время еще не пришло! Я спокойно могу двигаться дальше. Трава шуршит… И за спиной хруст все отчетливей. А на четвертой скамейке никого нет, пуста скамейка. Я так и не успела увидеть картину своей смерти, все оттягивала и оттягивала момент, да так и не успела. Мешала старуха, заслоняла своей неинтересной особой мою картину. Идти ли дальше? Идти. Сумерки и тонкостволые деревья – антураж не моей смерти, здесь мне ничто не грозит…

Третья скамейка. Зачем я иду? Алеши нет, на четвертой скамейке никого. Потрескавшийся асфальт, даже в сумерки видно, сквозь щели прорастает трава. Этот парк никому не нужен, люди прилетают, улетают, некому гулять по дорожкам.

Несколько метров осталось. Сесть и подождать на условленном месте… Хрустнула ветка справа. Наше свидание состоится!

Сумрак посветлел, окрасился красным, птицы кружат над парком, надрывно крича, высматривают место для ночлега, я сижу в «Бригантине», наблюдаю закат сквозь щель неплотно задернутых штор – возврат в час назад. Седая голова видна с затылка, если она повернется, я увижу… Видна с затылка, как и та, мокрая мальчишеская голова. Моя голова кому-то видна с затылка, если я повернусь, он увидит… я увижу его лицо.

Я вспомнила, как ее звали, эту мертвую старую женщину, которая лежит у четвертой скамейки, – Римма Адамовна. Это ее муж так крепко заснул в самолете, когда мы летели в Одессу. Так крепко заснул… его долго будили. Так крепко заснула Римма Адамовна, прикорнув у четвертой скамейки. Так крепко засну я, когда обернусь… Ветка хрустнула совсем рядом. Свидание будет коротким. Она не зря уговаривала прожить этот день вдвоем.

– Кира!

Старуха час назад, на закате, обернулась и увидела его лицо, мальчик четыре дня назад, поздней ночью, обернулся и, перестав быть мальчиком, увидел его лицо, Павел Назаренко обернулся… Виктория Яковлевна обернулась…

– Кира!

Ну вот и все: пора обернуться и мне.

Глава 5Расследование Андрея Никитина

– Бессонов – гомосексуалист? Это вы, ребята, попали впросак! – Татьяна покатывалась со смеху – оскорбительного, как казалось Бородину. – Да он… Да он такой же гомосексуалист, как вы с Андреем!