Читать книгу "Доктор Данилов в МЧС - Андрей Шляхов"

По мнению Данилова, Сошникову больше бы подошло руководить не мобильным госпиталем, а какой-нибудь захолустной больничкой, в которой работают не самые лучшие врачи. Вот там бы он со своим стремлением вникать во все и давать указания даже тогда, когда в них никто не нуждается, пришелся бы к месту. А людей, знающих свое дело и умеющих его делать, чрезмерный контроль и ненужные напоминания с распоряжениями только раздражают. Говори по делу или молчи.

Работа растянулась на неделю. Восьмые сутки, увы, выдались спокойными. Увы, потому что из завалов перестали доставать живых. Надеялись на чудо, искали, но напрасно.

К вечеру девятого дня госпиталь был свернут. На месте осталось несколько медиков, не столько для помощи спасенным, сколько спасателям. Кто-то сломал руку, кто-то заболел воспалением легких, у кого-то при виде очередного трупа началась истерика. Супермены с неиссякаемым запасом прочности бывают только в кино и книгах. Реальные люди отличаются от вымышленных тем, что их возможности предельны. И никто не знает точно, где этот предел. Не знает до тех пор, пока не дойдет до него. Кстати, последнего из живых нашел не радар, а собака. Так-то вот…

Прилетели на базу и не успели разгрузиться, как вылетели в Архангельскую область, где сошел с рельсов поезд Архангельск – Москва.

Покореженные вагоны, лежащие рядом с путями, показываемые по телевизору и увиденные воочию, – два совершенно разных зрелища. И не так-то просто порой извлечь пострадавших из вагонов, несмотря на кажущийся легким доступ через многочисленные оконные проемы и двери. Приходится прорезать дополнительные люки, деблокировать, высвобождать зажатые части тела, вытаскивать так, чтобы не причинить вреда.

Страшнее всего пожары в вагонах. Пламя в пассажирском вагоне распространяется практически мгновенно. Хорошо горит большая часть внутренней отделки вагонов, еще там много пустот, не только вентиляционных, но и обусловленных конструкцией. Охватив один вагон, пламя сразу же перекидывается на другой. Во время движения поезда это происходит быстрее, но и сошедшие с рельсов вагоны могут выгореть полностью менее чем за час.

Железнодорожные аварии происходят чаще всего на высокой скорости движения, что приводит к тяжелым повреждениям у пострадавших. Они нередко происходят в местах, весьма удаленных от городов и сел, что создает определенные трудности в организации ликвидации последствий, в частности в эвакуации пострадавших. А еще все надо делать очень быстро, чтобы как можно скорее восстановить движение поездов в обычном графике.

Справились, как же иначе? Каких-то десять часов – и всех, кто был жив, развезли по больницам. Отправляли как по земле, так и по воздуху, на вертолетах. Четырнадцать человек, «самых-самых», как говорил Шавельский, забрали в Москву.

Сделал дело – гуляй смело. Перед тем как разъехаться по домам, Данилов и Ломакин решили подзаправиться в недавно открывшемся на вокзальной площади кафе: после стольких суток питания на ходу и кое-как постоянно хотелось есть. К ним присоединился Волков, который тоже решил поехать домой на электричке. Вообще он ездил на белой «Нексии», но, будучи сильно уставшим, за руль садиться не рискнул – глаза слипаются.

После супа отмякшего душой Ломакина потянуло к высоким материям.

– Лет тридцать – сорок назад врач по умолчанию являлся по-настоящему культурным человеком, – без какого-либо вступления начал он, – обладавшим интеллектом, широким кругозором и разносторонними знаниями. Врач был интеллигентом настоящим.

– Интеллигент, Коля, это не только интеллект… – заметил Данилов, которому было все равно о чем разговаривать, лишь бы ненароком не заснуть прямо за столом.

– Не цепляйся к словам! – отмахнулся Ломакин. – Лучше следи за мыслью. Я хочу сказать, что врачи были образованными и всесторонне развитыми людьми. Они знали свое дело, но, кроме этого, разбирались в искусстве, хорошо знали историю, могли поддержать разговор на любую тему.

– Даже на тему синтеза полиядерных соединений переходных металлов с анионами фосфоновых кислот? – поддел Данилов.

– Сам-то хоть понял, чего сказал? – язвительно поинтересовался Ломакин. – Ехидна! Не желаешь слушать – не надо!

– Хочу, – ответил Данилов, – просто настроение хорошее, вот и тянет пошутить.

– А с чего оно у тебя хорошее?

– Да просто с утра еще никто не испортил и сутки беспробудного сна впереди. Так что там насчет высокообразованных врачей?

– А то, что подобные люди выродились! – Ломакин рубанул в воздухе ладонью. – Выродились интеллектуально! Н у, не все, конечно, но процентов на девяносто точно. Что такое врач в наше время? Это уже не интеллектуал, а ремесленник. Дело свое он знает, если еще знает, но и только: больше ни в чем не разбирается и не хочет этого делать. Потому что неинтересно, да и незачем. Причем я уверен, что все проблемы современной нашей медицины грубость, поборы, бездушие – являются следствием общей деградации. Чем больше человек развивается, тем лучше он становится, пусть даже и неосознанно.

– Не согласен. – Данилов покачал головой. – Неужели ты, Коля, не встречал по жизни образованных интеллектуалов, которые с человеческой точки зрения были законченными мерзавцами и подлецами? Да и обобщать бы я не стал…

– Ты меня не так понял.

– Как ты сказал, так я и понял. Верно, Леша?

– Я не особо вникаю в тему, – признался Волков. – Но если Коле для хорошего самочувствия надо поворчать, пусть, я не против.

– Я говорю о тенденциях, о явлении вообще, а не о частных случаях. Я размышляю о деградации нашего общества. Такое происходит у всех: и врачей, и педагогов, и инженеров…

– Инженеры не деградируют, – заметил Волков. – Они вымирают. Раньше их было море, а сейчас я – единственный инженер на всю нашу шестнадцатиэтажную башню. Все остальные – менеджеры, водители и охранники. Лампочку правильно вкрутить не могут – прибегают за помощью.

– Ну, про лампочку ты, Леша, загнул, – не поверил Ломакин. – Ее даже обезьяны умеют вкручивать.

– За обезьян подписываться не стану, скажу про соседа. Сорок лет мужику, менеджер по продаже чего-то оптового. Приходит на прошлой неделе: «Алексей, не посмотрите ли, в чем дело, замучался в люстру лампочки вкручивать, тут же перегорают». Иду. Смотрю. Все верно – люстра старая, в каждом патроне на контактах по сто грамм нагара, следовательно, будет искрить. Современные лампочки очень нежные, не выносят такого обращения. А вы говорите…

– И что же? – поинтересовался Ломакин.

– А что сосед? – Волков пожал плечами. – Он наслаждается жизнью: купил новую люстру, я же ему ее повесил. Все хорошо, что хорошо кончается. – Волков попробовал апельсиновый сок и неодобрительно скривился. – Нет, это не молочный коктейль за пять долларов…

– Тут весь обед столько стоит, – усмехнулся Ломакин. – А мир катится в тартарары, что, разве не заметно?

Данилов не стал спорить. Имеет право Николай Захарович с устатку видеть все в черном свете. Ничего, вот выспится, сходит в баню, попарится от души, и все встанет на свои места. А сейчас можно допустить, что мир действительно катится в тартарары. В конце концов, наша планета несется в космическом пространстве вместе с другими. Куда несется? Кто ее знает? Может, в эти самые тартарары…