Читать книгу "Хроники долины - Юрий Павлович Валин"

желуди да воздух, — заметило Оно, дымя короткой трубкой.

— Так обстоятельства же, — вздохнул Анчес, поглядывая на три холмика под большим дубом – могилки уже засыпала желтая листва.

— Третий-то кто? – поинтересовалось Оно, указывая чубуком на могилы.

— Лях. Который отцом был, — впервые подала голос Хелена, поднимая веточку и начиная выстругивая здоровенным ятаганом зубочистку. – А лошадей я отпустила.

— Тоже правильно, — кивнуло Оно. – Значит, по обычаю помянуть надо.

Хеленка глянула на фляжку и помотала лохматой головой:

— Не пьющая я. Дурею.

— Я тоже, - поморщилось Оно, доставая два крошечных, с наперсток серебряных стаканчика. – Но обычай есть обычай. Как к серебру? Алерхии нет?

Полумертвая девушка махнула грязной рукой и взяла крошечную цацку. Пригубили. Анчес глотнул из фляги, трижды плеснул в сторону могил.

— Да, храбрые были казаки, — молвило Оно. – Жаль, что сгинули без пользы. Лях-дедок тоже намучился. Пусть уж лежат спокойно, отдыхают. Дуб-то и, правда, чудный. Ну и ющец с ним, к делу перейдем. Скажу просто. У тебя есть штуковина, тут она без пользы, а если в хорошие руки отдать, то вполне и пригодится. На молот не поглядывай. Я честный обмен предлагаю. Беру тебя и ланцет – оба обустроитесь на новом месте. Там тебя искать не станут. Ни родичи тех селян, что в лесу сдуру головы сами себе попробивали, ни иные хваткие люди, что рано или поздно за лекарской железкой заявятся. Избыточен твой ланцет для этого мира, случатся с ним большие хлопоты. А у нас применение ему найдут. У нас малолюдно, чинно, спокойно. Ты себе пристанище найдешь по вкусу. Можно на тёплом берегу, можно и в лесу. Жёлуди опять же и там есть. А тамошний народец к мёртвым, полумёртвым и живым, куда ровней, чем здешние относится. Предрассудков и мракобесия поменьше. У меня вот знакомец ныряльщик имеется – шкилет-шкилетом, но в приличной семье живет, не жалуется. Уважают мертвяка. Ну, оглядишься, сама решишь: к мёртвым пристроиться, или к кому живому прислониться. И дело найдется. Опять же, в кузню можно, с твоими-то талантами, отчего и не пойти? Хотя, конечно, для начала грязь соскрести, да и умыться бы не помешало. Впрочем, рубашку и куртку мы тебе по любому оставим. А в остальном решай. Чего тебе, нежити пролетарского происхождения, терять? Молот с собой прихватишь. У тебя, кстати, в шалаше серпа нету? Странно. Ну да ладно, что я по пустякам отвлекаю. Решай, Хелена...

***

…— А может вовсе и не так будет? – спохватилось Оно, дожевывая свой залихватский пудинг. – Это ж куцик какой-то, а не сага. Иначе сложится, ей-ей, иначе!

— И как же? – заинтересовался кобельер.

— Щас… — Оно принялось сооружать третий пудинг, на этот раз, вспомнив о хлебе и намазывая добрый ломоть паляницы сначала маслом, затем сметаной, и увенчивая славное сооружение шматочком копченого сала в два пальца толщины.

— Так замучало уже, — взмолился Анчес. – У меня с одного взгляда вспученье брюха происходит.

— А ты не гляди. Вон, от управленья кобылой не отвлекайся.

— Она и сама знает куда идти, — пробурчал гишпанец, стараясь не вслушиваться в смачное чавканье.

— Значит, выйдет так… — прищурилось Оно, запивая дорожный перекус холодным взваром из огромной бутыли. – Сидят они, ждут и не ведают какое счастье прямиком до них прёт…

***

Глина была холодной, это Хома вполне чувствовал. Всё ж не окончательный мертвец. Чавкала под ногами жижа с соломой, месил её казак усердно, утопая ногами чуть ли не по колено. Большую часть хаты уже подновили, оставалась одна стена, да еще угол. Но придется прерваться: хоть хозяйство и на отшибе, но соседи уж очень любопытствующие и то, что ремонт идет шибко прытко твориться, углядят в два счета. С усталостью и ленью у Хомы нынче обстояло просто – не имелось их. С остальным было похуже – зиждились сомнения в пользе этакого существования…

...А тогда Хома просто открыл глаза и увидел склонившуюся над собой панночку. Лицо Хеленки было в крови – не ейной, и в поту, — судя по мелкости, определено, ейном, девичьем. Измазанный образ высморкался, утерся рукавом и спросил:

— Дышишь, а?

— Так вроде, — ответил Хома, подивился писклявости своего голоса и принялся щупать горло. Ну, швы, нитки местами торчат – то понятно. А вот это к чему?

— Слышь, Хелена, а отчего у меня два кадыка?

— Та так вышло. Оно ж там сложно, я и так пристраивала, и этак. Потом переправим.

— От же… Что девке в руки не попадись, всё навыворот сделает, — с чувством прописклявил казак. – А стоило ли браться за такое дело? А ведь, помнится, я-то не просил.

— И что? Мне одной оставаться, так? – прошептала Хеленка и заплакала.

Хома закряхтел и сел. Вокруг была та самая роща, где лагерем стояли. Обгладывали ветки с куста Гнедок и Каурый, карету густо обляпали пометом несведущие приличий лесные птахи. В шаге от воскресшего казака лежало тело, порядком таки изуродованное. Хома подумал, что ежели судить на ощупь, так с ним самим еще порядочно обошлись. Обнял Хеленку – та хлюпала и дергалась как живая. Сказать по совести, казак и себя по большей части живым чувствовал: горло болело, словно застудил, зато держать дивчину было довольно приятственно.