Читать книгу "Сокровища горы Монастырь - Михаил Иванович Ханин"

нарядных сарафанах с алыми лентами и цветками в волосах и чинно прогуливались мимо их шалаша.

Митя, позабыв про усталость, еду и сон, вскакивал, надевал вместо грязной чистую праздничную алую холщовую рубаху-косоворотку с вышивкой на груди (подарочек сестрички Сони), шаровары и, охорашиваясь, присоединялся к их компании. Чинные преважные девицы тут же начинали хихикать, краснеть, стыдливо прикрывать лица руками, потом визжать и хохотать. В том, что он легко закружит голову любой из них, Игнат не сомневался.

Тихон не отличался богатырским сложением: повыше среднего роста, плечистый, тонкий в талии, быстрый, гибкий – и не более того. На взгляд Игната, он тоже был красив, но не яркой, а суровой, мужественной, неброской красотой мужчины из северных пределов России.

Голова Тихона так и осталась седой. Его большие синие глаза смотрели на мир Божий холодно и настороженно, на впалых щеках редко появлялся румянец, а тонкие губы были плотно сжаты. Лишь изредка таял лед в его глазах и лицо, озаряясь робкой, застенчивой улыбкой, становилось прекрасным.

В такие мгновения Игнату хотелось обнять старшего сына и прижать его к сердцу. Девки с любопытством посматривали и на него, но седая голова и всегдашняя суровость отпугивали их.

Перекусив и переговорив, мужики отправились на Богоявленский рудник. Неожиданная встреча с Анисимом, повторим, как-то встряхнула, растревожила Игната, пробудила воспоминания. Пока богатырь, поглядывая на дорогу и покрикивая на своенравного жеребца, погрузился в них, мы проинформируем читателя о произошедших за эти годы переменах в его жизни.

Итак, зимой 1734 года Соломатин привез домой жену Анну с детьми Катей и Андрюшкой. Жизнь стала налаживаться. Через девять месяцев женщина родила богатыря-сына. Она не чаяла души в новом муже и мечтала назвать и сына Игнатом. Однако сам Игнат нарек первенца Иваном в честь отца Лизоньки.

Дочь он намеревался назвать Лизой, но, когда она родилась, назвал почему-то Аней. Хотя почему «почему-то»? К моменту ее появления Игнат, не забывая Лизоньки и время от времени видя ее во снах, влюбился в свою жену. Своей самоотверженностью, великим терпением, добротой, сердечностью, желанием всем помочь, она, как солнышко, отогрела сердца не только детей, но и самого Игната Соломатина.

К тому же, отойдя от побоев, голода, холода и купаясь в любви, Анна страсть как похорошела. Она (мыслимое ли для замужней крестьянки дело?) стала принаряжаться и прихорашиваться: то ленту в волосы вплетет, то венок из цветов на голову наденет, то бисер[16] из плодов шиповника или рябины на шею повесит.

Игнат и сам посвежел за это время. В его голове почти не было седых волос, он по-прежнему оставался богатырем, легко гнул подковы и отплясывал с лошадью на плечах. А еще он от всей души благодарил Бога и Кузьму Степанова за жену Анну.

На следующую зиму он со старшими сыновьями принялся заготавливать лес для будущих строек. Игнат неутомимо валил вековые сосны, а Тихон с Митей отрубали сучья и волоком по снегу стаскивали на лошадях бревна к скиту.

Еще через два года, когда сыновья подросли, а бревна высохли, они пристроили еще две комнаты к дому Ивана Марьина, чтобы жить не только не в обиде, но и не в тесноте. Позже Соломатин, в прошлом кузнец, затеял строительство кузницы.

Он пользовался немалым уважением и даже любовью обитателей Колывано-Воскресенских заводов. Встречая приказчиков, он всегда снимал шапку и кланялся в пояс. При этом часто кто-нибудь из них, улыбаясь, подходил к нему, здоровался за руку, одобрительно похлопывал по плечу или необъятной спине, просил скрутить трубочкой вокруг пальца серебряную ложку, согнуть пятак, завязать в узел огромный гвоздь или кочергу.

Благодаря этим дружеским отношениям Игнату удалось тогда оборудовать кузницу всем необходимым. В обмен на зерно, мясо, лошадей он приобрел наковальню, горн, молот, железо для ковки. Сейчас он задумался о срубах для Тихона и Мити…

И вот снова, много лет спустя, объявился Анисим, грозя обрушить с таким трудом обретенное счастье. Тихон и Митя были готовы в любой момент, как гончие, помчаться по следу злодея. Игнат понимал – их не удержать. Это тревожило его даже больше, чем появление Анисима. Не буди лиха, пока оно тихо! Ему вдруг стало страшно. Игнат вздрогнул, очнулся от воспоминаний и размышлений и слегка взбодрил жеребца вожжами.

Анисима в то лето они больше не встретили. Осенью Тихон с Митей заговорили о поисках злодея в Томске. Их решимость не понравилась Игнату. Не к добру она, ох не к добру. Он, повторим, боялся потерять обретенное счастье. Восемь лет пролетело как один миг. Однако и отказываться от поездки было нельзя. Сыновья отправятся в Томск одни, а это добром не кончится. И Игнат покорился судьбе…

Замужество Сони. Поездка в Томск

По возвращении с Колывано-Воскресенских заводов Игнат с Тихоном и Митей сразу включились в уборку урожая. Земля в округе была не особенно плодородной, хотя трава поднималась в рост человека. В первый год на распаханной целине хорошо родилась любая культура, яровая пшеница давала урожай – сам-семь[17] и выше.

На второй год урожай снижался до сам-пяти. На третий вместо пшеницы сеяли овес, и хорошо, если урожай был сам-три. На четвертый год земле давали возможность отдохнуть и снова повторяли первый цикл. После этого земля оставлялась надолго, до двадцати лет в залежь. В этом году жители Зеленинского скита оставили в залежь очередной истощенный участок, распахали тридцать десятин целины, засеяли ее и ждали добрый урожай. Налитый зерном колос склонялся к земле, радуя крестьянские сердца.

Радовала их и тяжелая, от зари до зари, крестьянская работа. Ведь именно для нее они и родились. Всю зиму Тихон, Митя и даже кузнец Игнат, как когда-то отец Иван и другие раскольники, тосковали по ней и ждали с нетерпением весны. Весной добрые молодцы распахивали матушку-землицу, боронили, бросали в нее доброе зерно, молились, с радостью и надеждой ждали урожая. Не на помещика трудились, на себя и свою семью. Вот оно, нелегкое крестьянское счастье! Если бы не заводские отработки…

С поля возвращались вечером чуть теплые от усталости, но всегда с песнями. Души их, слава Господу, тихонько ликовали. Особенно Митина. Он пел громче всех, да еще и норовил, стоя на телеге, приплясывать.

Игнат с Тихоном и