Читать книгу "Истинная для проклятого - OliviaDriar"

ей вызов. Но она и в этот раз готова была его принять.

Граф снял с себя свободную рубашку, обнажив бледную с зелеными венами грудь, и Анна, все-таки не выдержав, отвела взгляд в сторону. Но не потому, что ей было страшно или она испытывала к нему отвращение. Причиной тому служила обыкновенная стеснительность. Еще никогда ей не доводилось видеть полуобнаженного мужчину, пусть он и был изуродован проклятием.

— Мне кажется, рана у вас была сзади, — сконфуженно напомнила она, покраснев. — Повернитесь ко мне спиной.

Граф сосредоточенно прищурился, пытаясь прочесть на ее лице привычную реакцию — омерзение, с которым смотрели на него все, кто имел несчастье оказаться в его замке. Но сколько бы он ни вглядывался в нее, ничего подобного не видел.

— Вам не противно? — наконец спросил он, нахмурившись от недоумения.

— Мне хотелось бы взглянуть на раны, — повторила Анна, не поднимая смущенного взгляда. — Повернитесь же!

Ничего не понимая, граф все-таки выполнил ее просьбу и повернулся к ней спиной, а Анна наконец смогла оторвать глаза от пола. Но вызванное его наготой смущение быстро покинуло ее, едва она увидела на изуродованной спине глубокие багровые раны.

— Надо промыть их, — заявила Анна, решительно засучив рукава. — Как все-таки странно, что бессмертие не освобождает вас от ранений.

— В таком случае я не испытывал бы боли, — равнодушно ответил граф. — А какое проклятье без страданий?

Анна тяжело вздохнула.

— Прежде чем я приступлю к лечению, нужно сделать кое-что еще, — она подошла к окну и резким движением распахнула шторы.

Но это простое действие привело к непредсказуемым последствиям.

— Нет! — закричал граф, закрывая лицо руками. — Задерните шторы! Немедленно!

Анна резко повернула голову на крик, и ее глаза расширились от ужаса. Солнечные лучи, такие ласковые с ней, касаясь тела графа, буквально жгли его, будто через увеличительное стекло. Стоило солнцу скользнуть по его бледной коже, как на ней тут же появлялись жуткие красные пятна.

Но Анна не растерялась и вовремя пришла в себя. Быстро среагировав, она задернула шторы, погружая комнату в спасительный полумрак. Затем она вновь развернулась к графу и едва слышно спросила:

— Что это было?

— Дневной свет обжигает мне тело, — пояснил он, морщась от боли и осматривая свои обожженные руки. — Это тоже часть проклятия.

Анна повесила голову. Как же он страдает! Как мучается! Раз даже обычный солнечный свет для него опаснее самого лютого врага.

Девушка украдкой бросила на него взгляд. Что же такого он сделал в прошлом? В чем согрешил, раз обрек себя на такие мучения?

Снедаемая этими мыслями Анна поспешно вышла из комнаты, пообещав вскоре вернуться назад. Видеть его терзания было невыносимо. К тому же нужно было принести все необходимое для промывания ран.

Девушка и правда мало что смыслила во врачевании. Но хорошо помнила с детства, что делала служанка, когда мистеру Раину доводилось получить ранения во время охоты на дичь. Тогда она смотрела на все это глазами ребенка, боявшегося за отца. Но теперь ей предстояло взять себя в руки и подавить в себе страх вида крови. Хотя это стоило ей неимоверных усилий.

Анна понимала, что нужно предотвратить заражение, а затем создать подходящие условия для постепенного заживления. Принеся из кухни теплую воду в кувшине и чистую ткань, Анна сглотнула набежавшую от волнения слюну и поглядела на глубокие порезы. Взяв ткань дрожащей рукой и обмочив ее в воде, она осторожно коснулась кожи графа. Его тело едва заметно напряглось. Анна догадалась, что граф пытается скрыть боль. Нужно было действовать бережнее. И она медленно и аккуратно провела тканью по его холодной коже с крупными зелеными венами и многочисленными темными шрамами.

— Больно? — спросила она, повторяя движение.

Но граф не ответил. Он не привык жаловаться. Проще было скрывать свои ощущения, храня их глубоко в себе. Чтобы не только отвлечь его от боли, но и себя от волнения, Анна решила продолжить беседу:

— Как я могу к вам обращаться?

— Граф Эмирсон, — слегка повернув голову в ее сторону, поглядел на нее краем глаза он. — Это ненастоящее имя, но оно привязалось ко мне за долгие годы.

— Как вам угодно, — согласилась она, стирая последние сгустки крови с напряженной спины.

Промыть водой и очистить раны от грязи — только половина дела. Теперь ей предстояло обеззаразить их так, чтобы не произошло гниение.

— У вас есть вино? — спросила Анна, вспомнив как делала в ее детстве служанка.

— Есть, — сказал он и щелкнул пальцами. На полу рядом с кувшином появилась темная бутылка. — Откуда вы знаете, что вином можно прочистить раны?

Анна взяла сухой кусочек ткани и намочила его багряным содержимым, снова возвращаясь к ранам.

— Мой отец раньше любил поохотиться и иногда получал ранения, — рассказывала она, замирая каждый раз, когда он вздрагивал от ее прикосновений. — Наша служанка обрабатывала таким способом его раны. А я наблюдала за ней.

Когда с промыванием было покончено, Анна перевязала рану чистой тканью. Затем сходила на кухню, обновила воду в кувшине и вернулась обратно в комнату. Помимо глубокого следа на спине, у графа Эмирсона имелось ранение на плече. И при виде него ей едва не сделалось дурно. Вокруг кровавой раны оборванная кожа покрасневшего цвета. Она торопливо смывала грязь с кожи вокруг раны, стараясь поменьше глядеть на медленно сочившуюся темно-красную кровь. Нет, все-таки обработка ран не по ней.

— Но все-таки как вас звать на самом деле? — спросила она, чтобы отвлечься. — Какое имя вам дала мать при рождении?

Граф Эмирсон прикусил губу и зажмурился, когда теплая ткань коснулась его кожи. Боль растеклась по всему его телу, прожигая каждую клеточку. И Анна, словно тоже испытывая боль, которую ощущал он, каждый раз, когда тряпка касалась раны, сама невольно сжимала побледневшие губы. Ее рука тряслась в легком ознобе.

— Потерпите немного, — подув на рану, проговорила она. — Скоро закончим.

Несколько минут прошли в тишине, разбавляемой лишь приглушенными постанываниями графа и плеском вина, выливающегося из бутыли на изрядно промокшую ткань. И вдруг граф решил ответить на заданный ранее вопрос:

— Мое имя Эмирей. Но мне неприятно вспоминать о нем, так как оно воскрешает в памяти то, о чем я стараюсь забыть. Поэтому, в течение сотен, лет я постепенно менял свое имя, преобразовывая его