Читать книгу "Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность - Гила Лоран"

Сам Флавий предположил, что эта «эллинская басня» была состряпана с апологетическими целями – оправдать ограбление и осквернение Храма, произведенное по приказу селевкидского царя Антиоха Епифана, его праведным возмущением еврейским варварством и жестокостью, и предположение Флавия было подхвачено современными исследователями.

Еще несколько сюжетов о еврейских преступлениях против человечности предоставляет нам ранневизантийская литература: уже упоминавшийся выше exemplum про отца, посадившего собственного сына в печь, легенда о евреях-людоедах в Синопе, откусивших палец апостолу Андрею, рассказ из «Церковной истории» Сократа Схоластика о пуримском насилии в Инместаре. Но даже при определенном сходстве этих историй с западноевропейскими наветами трудно доказать влияние первых на вторые, поскольку неизвестно, были ли авторы наветов знакомы с византийскими сюжетами. Кроме того, если Демокрит, Апион и Сократ Схоластик и были источниками для автора «Жития Уильяма Нориджского», это еще не объясняет, почему страшное обвинение возродилось именно в XII веке.

Этиологический вопрос заодно с хронологическим пытаются решить различные теории средневекового антисемитизма. Одна из них, теория «преследующего общества» Роберта Мура, используя модель, предложенную французским социологом Эмилем Дюркгеймом, объясняет зарождение европейской нетерпимости следующим образом: в XI–XII веках католическая церковь намеренно создавала образ Чужого и Врага, выделяла девиантные группы, дабы объединить против них христианское общество и тем самым сплотить его под собственным руководством. В Чужие естественным образом попадали разнообразные меньшинства: еретики, прокаженные, гомосексуалы, евреи. Причем последние не только интересовали церковь как предмет пропагандистских манипуляций, но и волновали клириков как потенциальные конкуренты – образованные, сплоченные, полностью лояльные – за места чиновников при королевских дворах.

Этнологическая теория антисемитизма видит в XII веке начало формирования наций, а заодно и этноцентризма и вражды к другим нациям, что, однако, не объясняет активизацию именно юдофобии вместо любой другой межнациональной розни. Прочие теории: психоаналитическая (иудео-христианские отношения как эдипов комплекс, где христиане – сын, желающий уничтожить своего отца в лице евреев), проективная (христиане переносили свою вину за символический каннибализм евхаристии на евреев), антропологическая (конфликта на поражение не было, было сосуществование, диалектика терпимости и нетерпимости, гармонии и насилия, согласно африканской пословице: «Они наши враги – мы на них женимся»), кастовая (евреи как каста неприкасаемых в европейском социуме), – тоже не могут удовлетворительно объяснить ни дату усугубления антиеврейских настроений в средневековой Европе, ни их конкретно-историческую специфику, ни собственно происхождение кровавого навета.

Недостатки существующих гипотез, а также отход новейшей еврейской историографии от «слезливости» и виктимности в сторону «нормализации», за который ратовал крупнейший еврейский историк ХХ столетия Сало Барон, привели к выдвижению в последние два десятилетия новых концепций ритуального навета. Основаны они на изучении еврейских реакций на христианскую агрессию и даже исходной еврейской агрессии по отношению к христианам, приходящейся на Песах, Пурим или иные значимые даты. Иными словами, многие ученые отказываются видеть в средневековых евреях исключительно пассивных жертв, не оказывающих никакого влияния на ход истории, в том числе и на поведение христианского общества и власти в их адрес, и обнаруживают в иудейских религиозных практиках признаки их собственного отношения к христианам, способные спровоцировать, например, наветы. Согласно некоторым реконструкциям, цепочка элементов символической и физической агрессии получается длинной и уходит в глубь веков.

Сесил Рот был одним из первых, кто увидел в пуримских обрядах и проклятиях триггер к возникновению кровавого навета, и далее эта гипотеза долго дебатировалась в работах по средневековой юдофобии. Комплексное же исследование еврейской – ашкеназской – литургики и ритуальной практики на предмет наличия в них антихристианской агрессии и поводов к эскалации отношений в реальной жизни появилось спустя шестьдесят лет. Израильский историк Исраэль Яаков Юваль в 1993 году напечатал статью «Месть и проклятие, кровь и клевета: от мученичества к кровавым наветам», а в 2000 году за статьей последовала книга «“Два народа в чреве твоем”: представления евреев и христиан друг о друге». Во введении Юваль пишет, что наше поколение – первое, живущее в «постполемическую эпоху», а потому может позволить себе писать историю, не заботясь о том, чтобы доказывать «уникальность» и «подлинность» иудаизма или христианства.

Был ли Юваль прав в своей оценке эпохи и свободомыслия читателей? Еврейская публика оказалась не готова к обнаружению такого количества текстуальных и ритуальных антихристианских выпадов в средневековом иудаизме. Юваль нашел анафематствование неевреев и призывы к суровой расправе над ними в конце времен во многих ашкеназских литургических текстах, читавшихся на Песах, Йом-Кипур, 9 ава. Авторы литургических плачей, пиютов, видели своей задачей живописать страдания евреев от рук неевреев и тем самым пробудить гнев Божий в адрес последних. Кара гонителям – непременный атрибут мессианских времен в ашкеназских фантазиях. Эту кару представляли по модели казней египетских, только масштабнее: вместо 10 казней – 50 казней на суше и 250 казней на море. Фантазировали и о том, как мессия одновременно спасет евреев и погубит их врагов: явится гигантский мессианский осел, чтобы отвезти всех евреев в Землю обетованную, евреи заберутся на него, вслед за ними полезут и неевреи, но свободным останется лишь ослиный хвост, на который они и усядутся, а войдя в море, чтобы следовать в Палестину, осел опустит хвост в воду – и все неевреи утонут. Эти мстительные обычаи и тексты, утверждает Юваль, преимущественно раннего, еще палестинского происхождения. Изначально они были реакцией на византийские гонения на евреев. Ашкеназы развили тему мести, погромы 1096 года и последующих веков, разумеется, только усугубили враждебность к неевреям. Кровь еврейских жертв считалась фактором, способным ускорить приход мессии и возмездие гонителям: «Отец наш, царь наш, – молились ашкеназы, – отомсти на наших глазах за пролитую кровь твоих рабов». Постепенно, преимущественно через выкрестов, сведения об этих мстительных фантазиях доходили до христиан, некоторые пиюты, анафематствующие неевреев, оказались переведены на латынь. Разумеется, это могло вызвать только гнев и страх, новый виток ответной враждебности, одним из элементов которой стал кровавый навет.

Применительно к пуримским практикам Юваль утверждает, что обвинения евреев в осквернении христианских символов «не надо понимать как исключительно вымышленные», и проводит линию от пуримской ритуальной агрессии – сожжения чучела Амана – до воображаемого ритуального убийства через воображаемую черную магию – в ней евреев тоже обвиняли. Бытовало несколько наветов наподобие истории про епископа Трирского из антологии «Деяния треверов»: тот грозил евреям города крещением или изгнанием накануне Пасхи, они изготовили его восковую фигурку и подкупили священника, чтобы тот ее окрестил, а в день, когда епископ собирался крестить евреев, они сожгли эту фигурку – и епископ заболел и умер.