Читать книгу "Уроки магии - Элис Хоффман"

* * *

Мария проснулась еще до рассвета. Однако Самуэль успел сходить в гавань и вернуться с новостями. Марта оплатила два билета на рейс до Нью-Йорка. С ней была рыжеволосая девочка. Мария крепко обняла Диаса, как в те времена, когда он был близок к смерти. Ей казалось, он так и не понял, что едва избежал тогда гибели, но он это знал. Диас был готов отправиться с ней в Нью-Йорк на поиски Фэйт хоть сейчас.

– Ты увидишь, что этот город ни на что не похож, – предупредил он. – Можно прибыть туда одним человеком и стать там совершенно иным.

В городе с почти пятитысячным населением очень трудно кого-то найти. В Нью-Йорке легко исчезнуть из виду: там пропадают без следа мужчины, стремящиеся уклониться от брачных уз, женщины, тоскующие по миру, живущему без правил, моряки, которые нанимаются на первый попавшийся корабль, чтобы их не нашел никакой шериф. Голландцы, которые первыми приплыли в этот дикий край, огороженный стеной, служившей границей города, вскоре растворились там без остатка.

Перед отъездом Мария в последний раз навестила свою хижину. Она долго ходила босой, но теперь надела красные башмаки, что мать купила ей в графстве Эссекс. Мария взяла с собой синее одеяло и куклу, которую Самуэль сделал для Фэйт, добавив к ним свой гримуар и черное зеркало. Мария заглянула в него и не узнала себя. Она была больше колдунья, чем смертная женщина, но печаль меняет даже ведьму. Ничего никогда не будет прежним, но Ханна учила ее, что бывают, хотя и редко, времена, когда можно изменить то, что уже сделано.

Часть 3

Предсказание

1686

I.

Они поселились на Манхэттене, на улице Мейден-лейн, неподалеку от ручья Минетта, где окружающие земли были освоены получившими свободу рабами. Названная голландцами Maagde Paatje[33], эта улица изначально была тропинкой вдоль ручья, где назначали свидания влюбленные парочки, а по утрам женщины стирали белье. В южной оконечности улицы размещался Флай-маркет, рынок, где торговали рыбой, овощами и фруктами, – кишевшее людьми грязное место, где домашние хозяйки могли купить все, что им нужно, а ведьмы найти (если знали, где искать) редкие ингредиенты для своих снадобий, такие как кора и ягоды красного смолистого драконова дерева, произрастающего в Марокко и на Канарских островах.

Дом на Мейден-лейн был хорошо меблирован, с окрашенными в цвет индиго персидскими коврами ручной работы и атласными занавесками. Белая столовая посуда была из Франции, а дорогое столовое серебро почернело, когда Мария его распаковывала, хотя на всех ножах и ложках стояло клеймо искусного лондонского серебряных дел мастера. При доме имелся огород для выращивания лекарственных трав, где рос высокий перистый шалфей и ароматный розмарин, пиретрум и полынь. Были здесь и кусты смородины, из молодых листьев которой Мария варила ароматную смесь с добавлением цедры лимона и розмарина для приготовления Чая для путешествий, помогающего предотвратить цингу. На задворках сада высился остроконечный забор, чтобы соседские дети случайно не сжевали опасные растения и травы, применяемые как ингредиенты черной магии и которые могли повредить их здоровью, – паслен сладко-горький, наперстянку, лавр, касторовые бобы.

В погожие деньки старый Абрахам Диас сиживал в этом саду, грезя о море, где хотел бы находиться рядом с сыном. Он по-прежнему носил кожаную шляпу, которую брал с собой в плавание. Отец Самуэля был чудесный пожилой человек, который знал тысячи историй, даже больше, чем его сын, но он болел, и Самуэль купил этот дом, чтобы отец мог с комфортом прожить здесь, на Манхэттене, свои последние годы. Этот небольшой особняк был приобретен у Якоба Барсимона, первого еврея, поселившегося в Нью-Йорке, прибывшего из Амстердама с Голландской Вест-Индской компанией. Хотя Самуэль купил этот дом для отца, он выбирал его, держа в уме Марию. Нанял рабочих, которые должны были обнести оградой садовый участок, выкорчевать сорняки и крапиву. Он планировал также пристроить отдельное помещение для Фэйт, чтобы ей было где жить, когда она найдется.

После приезда Мария закрылась с гримуаром в своей комнате. Она испробовала все возможные заклятия для возвращения пропавших домой: жгла свечи, раскладывала на деревянном полу камни и птичьи перья, резала ладони, чтобы ее кровь воззвала к Фэйт. Разорвав одно из платьев дочери, Мария бросила куски ткани в огонь, добавив туда сосновых иголок и бархатцев, – заклятие, чтобы привести человека на порог дома в течение суток. Ничто не срабатывало. Даже дар видения не помогал Марии в поисках. Глядя в черное зеркало, она видела только какую-то землю, которая, казалось, простиралась бесконечно и по ней бродили сотни кроликов.

В первые несколько недель в Нью-Йорке Мария не ела, не пила, не спала, не отвечала, когда Самуэль стучался в дверь. Ее потеря была невосполнима, она не желала ни с кем общаться. Рано утром она выскальзывала из дома и обходила городские улицы, надеясь, что ей повезет встретить рыжеволосую девочку. Она находила похожих, но среди них не было ее дочери, и Мария, выбившись из сил, возвращалась домой. Через какое-то время, она, казалось, сдалась – легла в постель и проспала несколько дней, пока Диас не разбудил ее, сказав, что ей необходимо по крайней мере пить воду, иначе она заболеет.

– Когда твоя дочь вернется, ты понадобишься ей живой, – сказал он.

Диас приготовил адафину, тушеную курицу, которую часто подавала на обед его мать, стряпавшая ее со стручковой фасолью, турецким горохом, луком, чесноком и тмином, и издавна выпекавшийся испанскими евреями pan de España, испанский хлеб, где вместо муки нередко использовался картофель. Когда Мария села за стол, она поняла, что умирает с голоду, и ужин ее продолжался и после того, как Абрахам лег спать.

– Этим ты рассчитываешь завоевать меня? – спросила она Самуэля Диаса, выйдя наконец из-за стола.

Еда была поразительно вкусная, на ее приготовление Самуэль потратил не один час. Из-за съеденной пищи или по какой-то другой причине Мария вновь почувствовала себя живой и виноватой за то, что ее сердце как-то умудряется биться, несмотря на то что расколото надвое.

– Мне не нужно тебя завоевывать, – пожал плечами Диас. – Я уже это сделал.

Марию забавляла его самонадеянность.

– То было раньше, а теперь тебе надо преодолеть заклятие.

– Меня это не волнует. Я полюбил тебя еще до всякого заклятия.

Они оба были ошеломлены этим признанием, поэтому какое-то время молча продолжали ужин, разрывая на дольки сладкие, благоуханные испанские апельсины. Потом обсудили условия совместного проживания: Самуэль не должен любить ее, пока заклятие не снято, – это слишком опасно. Мария вспоминала, как стояла на эшафоте, как увидела Джона Хаторна и наложила заклятие на любого, кто влюбится в женщину из семьи Оуэнс. Она лишь хотела защитить себя, свою дочь и всех продолжательниц ее рода от того горя, что познала сама.

– Ты не можешь меня любить, – сказала Мария.