Читать книгу "Адъютор - Владимир Корн"

– Можете на этот счет не беспокоиться. Скажу вам больше. Не так давно в Гладстуаре произошло нечто подобное. И тоже был убит человек.

– И кто же он?

Признаться, я ожидал ответа с некоторым напряжением. Но Тробнир назвал совершенно незнакомое имя.

– Ну и последний вопрос, сарр Клименсе. Почему вы никого не поставили в известность? Все-таки случай из ряда вон выходящий.

Сейчас сожалею. Будь иначе, возможно, никто бы не спровоцировал Клауса на дуэль. С другой стороны, если некто замыслил его убить, он придумает и другой способ, их тысячи.

– Так получилось в связи некоторыми обстоятельствами, – только и оставалось ответить.

– Тогда позвольте откланяться.

– Может, останетесь здесь до вечера? – заметив его тоскливый взгляд, который он бросил на лошадь, предложил я. – Вечером будет прохладнее.

А заодно седалище успеет прийти в себя.

– Увы, но дела-дела!

К вину Тробнир не притронулся. Когда вокруг все непонятно, жди подвоха. Например, яда в бокале. Конечно же не от меня или Клауса. Но, так сказать, за компанию. «Наверное, на его месте именно так бы и поступил», – подумал я, отпивая глоток вина. Увы, и отдаленно не похожего на то, которое мне так понравилось.

Что Клаус окончательно оглохнет, дожидаться я не стал. Его прилежание выше всяческих похвал, но и переусердствовать тоже не следует.

– Господин Клаус сар Штраузен, не угодно ли сделать перерыв?

– Не расслышал, повтори, пожалуйста.

Все, необходим перерыв, и я решительно распахнул дверь сарая.

– Даниэль, взгляни только, как у меня получается! – Он почти кричал.

Внутри сарая воняло порохом. Справедливости ради, куда в меньшей степени, чем ожидалось.

– Хватит, Клаус, хватит! – Мне тоже пришлось напрячь голос.

Возможно, со слухом у него по-прежнему все в полном порядке, но беруши заглушают не только грохот от выстрелов, но и человеческий голос. Он не обратил на мой призыв ни малейшего внимания. Подхватывая с лотка очередной пистолет, Клаус на миг застыл на линии, щелкнул курком, удивительно, но справившись с ним одним большим пальцем, затем сделал ровно девять шагов, при последнем выстрелив почти без задержки. И еще он попал в мишень. С самого краешка, но ведь и та была у́же, чем следовало бы.

– Ну и как?!

– Замечательно! Только сразу дай мне слово: когда покончишь с Кагласом, ты не станешь записным дуэлянтом.

Из сарая сар Штраузена я выволок под руку. А он продолжал увлеченно рассказывать:

– Знаешь, а до меня ведь дошло! Если сразу взять на прицел и стрелять, дыма от затравочного пороха столько, что и мишень-то почти не видать. И еще эта задержка…

От удара собачки по полке до выстрела почти секунда, тут он прав. Но надежда у меня не на все эти ухищрения. Мы должны обмануть сар Кагласа в другом: Клаус должен выстрелить первым на той дистанции, которая дает ему шанс попасть в цель. Других у него попросту нет.

– Осечек было много?

– Осечек? Из твоей пары ни разу не случалось. А вообще четыре или пять.

Плохо, что осечка тоже считается за выстрел. И потому, случись она у сар Штраузена, его противник будет в своем праве приблизиться к нему настолько, насколько пожелает. Остается только надеяться, что не произойдет ни ее, ни других казусов.

В подавляющем большинстве случаев дуэли происходят утром, как правило, в восемь. Но секунданты сар Кагласа смогли настоять на том, что она состоится в одиннадцать, и нам ничего не удалось сделать.

Намерения Жоана Жилберто были совершенно очевидны. Не знаю, насколько толстокожим необходимо быть, чтобы накануне не волноваться. Бывает, человек перед дуэлью долго не может уснуть. Под утро все-таки умудряется забыться, проходит час-другой – и все, нужно вставать. Но так даже лучше, чем когда дуэль назначена на полдень, ведь обязательно проснешься намного раньше, чем требуется. И в оставшиеся до дуэли часы так изведешься, что прибудешь на нее с единственной мыслью: «Быстрей бы уже все закончилось, чем угодно!» Самое плохое состояние – обреченность. Тот же страх поможет куда больше, при условии, что он не панический.

Участвуя в дуэлях намного чаще, чем самому того хочется, со временем свыкаешься с мыслью о собственной гибели. Тогда-то с тобой и происходит то, что один из настоятелей Дома Истины назвал «эмоциональное выгорание». Когда перестаешь радоваться обычным вещам, тебе требуются только сильные эмоции, и ты начинаешь хвататься за любую возможность их испытать. Такой вот получается замкнутый круг.

Утверждают, что в этом случае дуэли можно заменить охотой на крупного зверя. Не облавной, когда задействованы десятки егерей, охотников и собак. Но когда со зверем один на один и все твое преимущество состоит только в том, что в руках у тебя оружие. Наверное, все так и есть, но зверей мне жалко. Ведь они, в отличие от людей, живут честной жизнью.

Клаус сар Штраузен выспался неплохо. Благодаря то ли зелью, то ли снадобью мага Корнелиуса Стойкого, которое Клаус, не ведая, получил за ужином. Зная его брезгливость, оставалось надеяться, что состоит оно не из помета летучей мыши, мочи козодоя и прочих подобных ингредиентов. Теперь, когда до дуэли было еще добрых три часа, необходимо проследить, чтобы Клаус не оставался один надолго.

– Клаус, немного пофехтуем? – предложил я сразу же после завтрака.

Он съел какие-то крохи, что в его ситуации даже правильно. Нет ничего хуже, чем набить перед дуэлью брюхо, а затем получить в него острой железякой. Или в его случае куском свинца.

Спина вела себя куда лучше, все-таки инфлюенция подействовала. Хотя я предпочел бы ее напрямую с ученицей Корнелиуса, если бы случилось маленькое чудо и она пришла ко мне ночью согреть постель. Хорошо, пусть не согреть, поскольку ночи теперь теплые, но разделить ложе. Сколько на нее ни смотрю, все больше убеждаюсь, что, как говорят в народе, губа у Корнелиуса не дура. Иные дамы чудо как хороши, но стоит их только увидеть спросонья и без макияжа… Но не в случае с ней.

Сантру не портят короткие, едва до плеч, волосы, уж не знаю, какая именно нужда заставила ее остричься так коротко. Эти большие выразительные глаза серого цвета в обрамлении темных ресниц, красивой формы губы, яркие и без всякой помады. Тонкие черты лица и особой грации движения, которые удаются далеко не всем дамам, как бы некоторые из них к ним ни стремились. Один мой знакомый художник утверждает, что чем симметричнее у человека правая и левая стороны лица, тем красивее он кажется окружающим. Не берусь подтверждать или оспаривать его утверждение, но у Сантры симметрия явно на высоте.

И еще хотелось бы заметить, что мужчины у нее были и помимо Корнелиуса. Несомненно, такие цинично-оценивающие взгляды на них появляются у женщин с немалым опытом в амурных делах. Остается только сожалеть – Сантра обязана своему патрону так, что ей поневоле приходится блюсти ему верность. Я же чувствовал тогда, в храме Милосердия, на какой-то краткий миг она замерла и лишь затем уже постаралась избавиться от моих объятий и начала возмущаться.