Читать книгу "Третье лицо - Денис Драгунский"

Но что-то мешало Косте поступить так, как он поступал в своей жизни много раз, не испытывая ни угрызений совести, ни запоздалых сожалений: эх, дескать, зря я тогда! Не мог он ее вот так просто взять и послать куда подальше или исчезнуть, перестать звонить.

Потому что Маша была уж очень хороша. И не красотой своей, не ореховыми глазами и замшевыми губами, не гладким телом и бесстыдно-ласковыми руками, хотя и этим тоже, конечно, чего уж там. Но главное – это исходящая от нее спокойная, уверенная, добрая сила, рядом с которой хочется быть, за которую все время хочется держаться. За талию, за шею, за руку, за поясок халата. Прижимать к себе и прислоняться к ней, вдыхать ее запах, одновременно будоражащий и успокаивающий.

И если рассуждать совсем абстрактно, с точки зрения древнего римлянина или пришельца с альфы Центавра, Маша была лучше Луизы – деловитой, холодноватой, с жестко уложенной прической. Несравненно лучше.

Ну?

* * *

«Но медсестра!!! – в отчаянии шепотом орал Костя Балашов. – Вот ведь нескладуха, вот ведь непёр, вот ведь наказание господне! Ну хоть бы врач! Может, еще выучится? Нет, ей уже поздно. Да и знакомый доктор рассказывал: медсестра и врач – разные профессии. Но не в том дело. А в чем дело? А в том, что у нее все друзья и подруги, весь круг общения – тоже медсёстры или типа того…

Боже, какой ужасный, какой постыдный, какой недостойный снобизм! – самобичевательно думал Костя, но тут же сам себя оправдывал: – А разве я не имею права на снобизм? Я к своему снобизму шел четверть века! Мой отец – рабочий, бригадир на стройке. Мама – счетовод в стройтресте. Я поступил в институт со второго раза, после армии. Учился до красных кругов перед глазами. Диплом, аспирантура, кандидатская, две монографии, докторская – это же мне не с неба упало! Не от папы-мамы. Я это сам себе заработал. Почему же я, доктор наук, профессор, с книгами, с именем, с учениками, должен связывать свою жизнь, давайте уж честно – закат своей жизни – с медсестрой? Пусть она даже раскрасавица, отличный секс, забота и покой… Не хочу!

Мне перед папой покойным стыдно будет! – вдруг вспомнил Костя. Папа, бригадир, член коммунистической партии, орден “Знак Почета”, учил сына: “Не гляди девушке на ножки, не гляди на личико, гляди ей в анкету! Мы из простых, нам тянуться надо! Вверх, понял?”

Конечно, папа был прав. Прежняя жена Кости была профессорская дочка. Вот и он теперь профессор. Продвинутая жена поможет продвинуться. А простенькая – утопит. На простеньких пусть миллиардеры женятся…

Да еще и ребенок! У нее дочке шесть лет! Я только- только стряхнул алименты, даже не совсем, еще год остался сыну доучиваться, а тут на́ тебе – шесть лет девочке. Мне сорок четыре, – дрожал Костя от ярости к своей судьбе. – Значит, еще шестнадцать лет, до своих шестидесяти, я должен буду волочь этого ребенка. Как хорошо! А у девочки еще есть папа, он захочет видеться с дочерью, будет приходить по субботам… А я, значит, буду его встречать, выводить к нему дочку? О боже мой.

А что потом? А вдруг она… – Он мысленно чуть было не сказал “загуляет”, но застыдился, исправился: – Вдруг она, так сказать, полюбит другого? Вот примерно так же, как полюбила меня? И уйдет. Или я ее сам за это прогоню, вот как ее муж сейчас прогнал? И что тогда мне делать? Что бывает после медсестры? Маникюрша? А потом продавщица? Уборщица? Добрая, сильная, красивая, влекущая, с тонким, едва слышным, уютным и надежным запахом тела сквозь все духи и шампуни… И что? Утешаться этим запахом до конца жизни?

Нет, нет, нет! Посылать к черту.

Она вроде бы не беременна. Ну, то есть никаких заявлений не делала».

* * *

Но на всякий случай он позвонил Маше. Прямо на работу.

– Можешь говорить?

– Да.

– Прости, я без предисловий. Ты не беременна?

– Что?

– Ну, в смысле, ты случайно не залетела?

– Мы же предохранялись, – сказала она.

– Я не спрашиваю, предохранялись мы или нет, – с бархатным бешенством прошептал Костя. – Я прекрасно помню, что мы с тобой, да, да, да, предохранялись. Я спрашиваю, не беременна ли ты. Случайно, повторяю. Бывает же.

– Нет, – сказала она. – Я не беременна. – И мрачно, даже будто бы с вызовом, добавила: – Хочешь, приеду докажу? Куплю в аптеке тест и сделаю при тебе.

Костя замолчал на полминуты, и все опять перевернулось в нем.

Только что, секунду назад, он окончательно решил, что все. Особенно после этих грубых слов «привезу тест и сделаю». Хамка! Нет, спасибо. Поигрались, и хватит. Привет-пока.

Но вдруг он опять вспомнил ее всю. Плечи и колени, глаза и губы, руки и шепот. Молчал и не знал что сказать.

– Алло! – недовольно спросила Маша. – Алло! Ты куда пропал?

– Тут я, – ответил Костя и перевел дыхание. – Маша…

Он так сказал «Маша», что она совсем по-другому ответила:

– Что?

– Приезжай, правда, – сказал он. – Поскорее.

У нее уже кончалась смена. Она обещала быть через час примерно.

Весь этот час Костя ходил по квартире из комнаты в комнату, а в каждой комнате из угла в угол и убеждал себя, что он принял самое правильное, самое важное в своей жизни решение. Потому что у него было много женщин, а любимая – одна. Маша. Он только за эти полтора месяца это понял! Только в сорок четыре года осознал и только сейчас, сию минуту всем собою почувствовал, что означает это старое, вроде бы заезженное выражение – «любимая женщина».

* * *

Когда она вошла, он прямо в прихожей обнял ее и сказал, что все решил. Провел в гостиную, усадил в кресло, встал перед ней на колени, поцеловал руку и попросил стать его женой. Сказал, что будет любить ее дочь как родную. Что он хочет начать новую, прекрасную жизнь, жизнь с ней, и чтобы она скорее сама объявляла мужу о разводе, чтобы быстро собирала вещички, а он будет быстро-быстро искать квартиру.

– Какую квартиру? – спросила она. – Зачем?

– Для нас квартиру снять, – объяснил он, поднявшись с ковра и отряхнув коленки. – Свою квартиру я оставил жене и сыну. Я же тебе вроде говорил.

– Погоди, погоди, – сказала она. – А эта?

– А эта не моя, – развел руками Костя. – Это меня дружок пустил пожить, на полгодика, после развода, пока то да сё. Можно было бы еще тут остаться, пока он в Австрии, он там года на три, мне кажется… Но он против женщин. Просил меня женщин не водить, извини. Так что я тайком с тобой здесь, понимаешь. По секрету. Тс-с! А уж с женой, с семьей – вообще никак.

– Почему? – спросила Маша.

– Ну… Он… это самое… Открытый гей. Я б даже сказал, упертый гей. Принципиальный.

– Врешь, – тихо сказала Маша.

– Клянусь! Ты же видела, ты же ходила по всем комнатам. Сама же говорила: «Ни малейшего следа женщины»!