Читать книгу "Бездна между нами - Тахира Мафи"

Навид показал себя отличным хореографом. Сочетания элементов были интересны и неожиданны, движения – точны и синхронизированны. Музыка подходила идеально.

Даже я не осрамилась. Апрок мне отлично удался – на репетициях было куда слабее. Шесть шагов я выполнила четко, изобразила крабика, который плавно перешел в гелик. В гелике движения почти те же, что и в крабике, только вращаешься не на обоих локтях, поджатых под торс, а всего на одном. Причем вращаться надо в темпе. У меня получилось. Я чувствовала себя сильной. И способной сохранять баланс. Под конец я, не коснувшись ногами пола и сильно прогнув спину, выполнила стойку на руках. Этот элемент из категории фризов – то есть замираний в одной позе – был для меня потруднее крабика. Я очень много над ним работала. И вот на несколько секунд зафиксировалась-таки, преодолела законы гравитации. Потом поддалась им, но медленно, плавно и только для того, чтобы вновь взять над ними верх.

Как миллион раз на тренировках.

Биджан завершил программу четырьмя бэкфлипами. Музыка длилась еще с полсекунды – достаточно, чтобы переглянуться и перевести дух. Не видя себя со стороны, мы были уверены: все получилось. Мы отлично выступили. А вот чего я не ожидала, так это восторга зрителей. Они повскакали с мест, завопили «Браво», захлопали. На нас обрушилась буря аплодисментов.

Да, никак я не думала, что мы победим.

Очень радовалась за брата. В конце концов, его личная заслуга. Нам вручили пластиковый кубок и сертификат на пятьдесят долларов в «Олив гарден»[11] – не бог весть что, однако Навид сиял, будто луны с неба удостоился. Я стояла рядом, думала: вот и славно, пусть брат потешится.

Но самое интересное – после конкурса, после нашей победы школу словно подменили.

Целую неделю мне проходу не было. Каждый норовил со мной заговорить. Мне приветственно махали руками, за мной бежали до дверей кабинета, меня даже вахтер остановил, воскликнул с восторгом: «Так это ты на голове крутилась!»

Я поспешила ретироваться.

Не крутилась я на голове – не умела еще.

Вся ситуация меня напрягала. Сбивала с толку. Одни и те же люди всего неделю назад обзывали меня Талибаном, а теперь кардинально поменяли отношение. Не скажу, что это было неприятно. Наоборот. Только очень уж неожиданно. И потом, я не уставала удивляться: они что, думают, у меня память настолько короткая? Я на следующий день забываю, как меня с дерьмом смешивали? Или память короткая у них самих? Я говорю не только об учениках, но и об учителях. Совсем недавно я отпрашивалась с уроков, чтобы отметить окончание Рамадана, так с меня потребовали справку от родителей. Объяснение, по какой такой сверхуважительной причине будет пропущена школа?! Теперь те же самые учителя поздравляли меня перед всем классом. Нет, решительно я не могла ни понять, ни принять школьную политику – отношение, круто замешенное на успехе. В голове не укладывалось, какая у людей быстрая реакция, как ловко они переключают скорость. Как легко забывают о собственной низости.

Навид понимал мое возмущение, однако сам не заморачивался. Советовал:

– Пожинай лавры, сестренка.

Сдались мне эти лавры.

К концу января мой социальный статус изменился на прямо противоположный. Это казалось каким-то безумием.

Я открыла шкафчик – оттуда выпало сразу пять приглашений на вечеринки в пяти домах. На большой перемене я сидела под своим деревом, но спокойно поесть мне не дали. Через весь кампус к дереву прошествовала компания девчонок, уселась рядом. Парни стали заговаривать со мной прямо в классе. Поджидали после уроков, интересовались, какие у меня планы. Я отвечала: «Планы огромные. Хочу отсюда убраться ко всем чертям». Они сарказма не улавливали. Думали, я говорю о школе и о своем доме. Предлагали подвезти.

Я едва на них не рычала.

Совершенно случайно я сделала нечто, позволившее школе поместить меня в принципиально иную клетку, затолкать в рамки принципиально иных, непривычных стереотипов. Сказать, что я была дезориентирована, – ничего не сказать. Я была убита степенью всеобщей бесхребетности. Из террористки меня превратили в пикантную би-герл. Посмотрели наше выступление – и сразу перестали бояться. Сразу прониклись дружелюбием.

Раньше у меня, в их глазах, был красный уровень опасности.

Теперь он охладился до зеленого.

Последней каплей стал тренер Харт. Заметил меня в холле, отсалютовал, приложив ладонь к козырьку бейсболки, бодро выдал:

– Физкультпривет!

Меня охватило бешенство.

Главным образом из-за Харта я с Оушеном и порвала.

Отвергла парня из категории «такими не разбрасываются». Причинила боль ему и себе. Меня вынудили они все: тренер Харт, учителя, соученики, даже родная мать Оушена. Умудрились внушить, что мое лицо, мое тело, весь мой образ портят Оушену жизнь. Угрожают его карьере. Губят его большое будущее.

И что, если бы Оушен запал на меня после конкурса? Когда я уже больше не пугало? Когда каждый норовит мне улыбнуться, добивается моего внимания? Когда учителя и те спрашивают, где я выучилась так танцевать?

Неужели все беды случились только потому, что мы с Оушеном неудачно выбрали время?

От мыслей о всеобщем лицемерии голова раскалывалась.

Оушена я увидела в среду.

Звонок с последнего урока давно прозвенел, а я все копалась в шкафчике – собирала вещи для тренировки. Конкурс мы выиграли, но решили на этом не останавливаться. Там-то, у шкафчика, Оушен меня и отыскал. В последний раз мы говорили на биологии месяц назад. И впервые за этот месяц я имела возможность посмотреть Оушену в лицо. Заглянуть в глаза.

Сердце так и сжалось.

Оушен казался усталым. Да что там усталым – измученным. Он похудел. Он по-прежнему прогуливал уроки, но как-то умудрялся выкручиваться.

– Привет, – сказал Оушен.

Я застыла, ошеломленная. Даже чуть не заплакала. Выдавила:

– Привет.

– Не знаю… – Оушен осекся, взъерошил волосы, взял себя в руки. – Не знаю, что я тут забыл. Я просто…

Он поднял взгляд на меня, но сразу же перевел, уставился куда-то в пространство. Еле слышно вздохнул.

Объясняться ему было совершенно необязательно.

Стояла середина февраля. Школьные коридоры и холлы пестрели бумажными сердечками и купидонами. Члены школьного клуба торговали в кампусе леденцами, расфасованными в красивые коробочки. В глазах рябило от кислотно-розовых постеров. Мои мысли и без того были почти исключительно об Оушене; теперь же, когда до святого Валентина оставалась всего пара дней, напоминалки, попадавшиеся на каждом шагу, буквально преследовавшие меня, казались особенно жестокими. Еще отчетливее я понимала, чего лишилась.